Биография отца Бешеного

Не подумайте, что мне было лестно видеть отца на коленях. Нет, скорее мне было неловко… Может, именно тогда я усвоил одно очень важное жизненное правило: никогда не стесняйся попросить прощения, если допустил ошибку. Признать свою вину не зазорно ни для кого и никак не может быть унизительным.

Когда отец преклонил передо мной колени, поверьте, мне было очень трудно принять решение.

— А мама что? — как за спасательный круг ухватился я.

— Мама сказала, что простит, если ты меня простишь! — В его голосе было столько печали, а в глазах столько грусти, что мне его стало жалко.

Жалко не от слова «жалкий», а от «жалеть» — значит, «любить».

Тем не менее, вовсе не гордясь тем, что мама возложила на хрупкие детские плечи столь серьезное решение, я ответил совсем по-взрослому:

— Хорошо, папа, но если еще раз ударишь маму, я тебя убью!

В моем голосе было столько твердости, что отец, который мог спокойно отбиться от трех-четырех совсем не слабых мужиков — что мне приходилось наблюдать, и не раз, — чуть заметно вздрогнул, помолчал немного, потом кивнул головой и протянул мне руку:

— Согласен, сынок! — серьезно сказал он, и мы вдруг обнялись и оба заплакали, и я до сих пор не могу понять причину слез каждого из нас.

Однако час, когда я повзрослел и физически окреп достаточно, чтобы защитить маму, в конце концов настал.

Долгое время отец держался и не распускал руки, но однажды, когда мне уже было лет четырнадцать, он снова сорвался и замахнулся на маму как раз в ту минуту, когда я вошел в комнату, где они сидели за накрытым столом: наверное, что-то праздновали. Я перехватил его руку левой рукой, а правой схватил со стола столовый нож и направил лезвие в его сторону.

Отец мгновенно протрезвел: в его глазах был явный испуг.

— Отец, ты помнишь, о чем я предупреждал тебя?

— Витя, не нужно! — испуганно закричала мама, чем как бы поддержала его.

— Ты что, сынок, хочешь убить того, кто одевал тебя, кормил, поил? — укоризненно произнес отец.

— Когда-нибудь я верну тебе все твои деньги, потраченные на меня! — с вызовом бросил я.

— Да в них ли дело! — тяжело вздохнул он. — Никогда не думал, что ты можешь поднять руку на отца…

— Но ты же поднимаешь руку на маму, которую любишь, — кинул я ему в лицо железный довод. — Или не любишь?

— Люблю, сынок! — Он снова вздохнул, потом посмотрел мне в глаза и вдруг сказал: — А ты действительно стал мужчиной… — после чего повернулся к маме. — Все, мамуля! Больше тебя пальцем не трону! Гадом буду!

С тех пор отец действительно никогда больше не позволял себе распускать руки. Это не означает, что они больше никогда не скандалили, но эти скандалы дальше словесной перепалки никогда не заходили.

С личностью отца в моем детстве связаны два неприятных эпизода: о первом я рассказал выше — когда он доставил меня из Дома культуры домой пинками, а второй произошел гораздо позднее. Как-то под воздействием бациллы щедрости отец уступил настойчивым просьбам матери и выделил деньги на покупку баяна, о котором я много лет мечтал.

И вот моя мечта воплотилась в жизнь! Изделие тульских мастеров сверкало перламутровыми пуговицами клавиш, а отделка буквально блестела на свету, вызывая у меня чувство гордости. Без особых усилий мама устроила меня в кружок баянистов, и я с увлечением ходил заниматься, разучивая всевозможные гаммы и арпеджио. Примерно через полгода упорных занятий я проявил такие способности, что педагог поручил мне разучивать то, что обычно предлагалось на следующий учебный год: «Во саду ли, в огороде…» , «Во поле березка стояла…»

Я с усердием наяривал эти мелодии, радуясь моментам, когда мелодия начинала звучать «по-настоящему». Восхищалась моими успехами и мама. В хорошие часы: когда был не очень пьян, а только-только «принял на грудь», бросал добрые слова и отец. К сожалению, мое музыкальное образование так же быстро и неожиданно закончилось, как и началось. Это случилось через несколько недель после того, как безвинно была арестована мама. Отец ушел в запой, и однажды, вернувшись после занятий в кружке домой с желанием поработать над домашним заданием, я не обнаружил футляра с баяном. Перерыв все укромные места в доме и так его и не обнаружив, я спросил отца, где баян.

— Все, сынок, нет больше твоего баяна! — пьяным голосом сказал он и добавил: — Я пропил его, сынок! — Отец всхлипнул и потянулся к бутылке…

Так в жизни меня еще никто не предавал. Я бросился бы за успокоением к маме, но ее не было. Отняли мою мечту стать музыкантом, играть красивые мелодии и песни, какие играл нам педагог. Я бросился в свою комнату, упал на кровать и безутешно разрыдался. Вероятно, этот случай так сильно подействовал на меня, что я никогда в жизни, даже когда появилась возможность, не смог не только взять баян в руки, но не хотел даже взглянуть на него, и уж конечно разлюбил его слушать. Мне казалось, что и сам инструмент меня предал…