Биография отца Бешеного

А в сорок восьмом году Сталин опустил «железный занавес» — вышел указ, запрещавший выезд за границу даже к близким родственникам…

Дальше вы уже знаете: мама знакомится с полковником Доценко, который настолько влюбляется в нее, что не только предлагает выйти за него замуж, но и готов усыновить меня. Выбирать не приходилось, и мама согласилась, но когда любовный угар прошел, и полковник, бравый вояка, стал ей изменять, к тому же и сифилисом заразился. Этого мама не могла простить, и они разошлись.

Потом знакомство с Иваном Чернышевым и так далее, о чем я писал.

Когда рижская бабушка Лайма уговорила маму прислать меня к ней погостить, мама согласилась при одном условии: я не должен знать правду об отце. Для меня родной отец — Доценко.

Вероятно, мама боялась, что правда о моем рождении может причинить мне вред, и она оказалась права…

В письме ко мне Зигард писал, что впервые узнал о моем существовании от своей матери, — к сожалению, тогда я уже был довольно взрослым парнем, и он долгие годы пытался найти меня, но это было очень и очень непросто. И только сейчас, когда Хрущев чуть приоткрыл границы, он нашел меня с помощью знакомых.

В Америке у него свое дело — фирма по производству парфюмерии. Он безмерно рад, что наконец-то отыскал меня, и не теряет надежды, что мы когда-нибудь встретимся. В письме он посылает мне небольшую сумму только для проверки: дойдет ли она до меня? Зигард очень надеется, что я получу его послание, и с нетерпением будет ждать от меня ответа. Он называл меня странным именем Виталас, от которого пахнуло чем-то знакомым. Далее шел почтовый адрес в Лос-Анджелесе.

Можете представить мое состояние, когда я прочитал это письмо? У меня вновь возникли мысли о провокации, но я никак не мог понять, от кого она исходит. Откуда им известно о моих рижских знакомых? О Зигарде? Неожиданно я понял, почему мне показалось знакомым странное имя: именно так меня иногда называла рижская бабушка Лайма.

Из письма своего настоящего отца я узнал свое первоначальное имя — Виталас, серьезно полагая, что коль скоро Доценко меня усыновил, изменив фамилию и изменив имя Виталас на Виктор, то справедливо называться все-таки Виталием. Мне пришло в голову, что Виталас и Виталий — производные от одного корня: «вита» — «жизнь», а имя Виктор означает «победитель». К своему паспортному имени я вернулся после возвращения из Афганистана, впервые очнувшись на больничной кровати.

— Как вас зовут? — спросила миловидная медсестра.

— Виктор, — прошептал я пересохшими губами.

— После такого ранения выживают только победители! — с улыбкой заметила она и рассмеялась. — Но вы, вероятно, еще не оправились от ранения: по документам вы же Иван…

События прошлого так причудливо переплетаются, что опять занесли меня вперед, и позднее вам станет ясно, почему меня одно время звали Иваном. Но слова медсестры показались мне важным знаком свыше, и потому я вернулся к имени, которое вписано в паспорт…

Прочитав письмо еще раз, я почувствовал: что-то здесь не так! Кому мог понадобиться обыкновенный бедный студент? А вдруг это связано с МВТУ? А вдруг кто-то из «врагов» узнал о моем реферате в семинаре академика Кристи?

Дело в том, что на всех листках, где делались наброски рефератов, не говоря уже о расчетах, в нашем студенческом научном кружке стояли грифы: для «служебного пользования», либо «секретно», или «не подлежит огласке», и все записи сдавались в секретный отдел кафедры. Более того, для зачисления в научный кружок все кандидаты заполняли специальную форму подписки о «неразглашении».

Моим давним волнениям сегодня нечего удивляться: в то время вся страна жила в атмосфере шпиономании и каждый советский человек твердо знал — «враг не дремлет»…

Весь день я проходил в смятенных чувствах, решая самый «важный» вопрос моей жизни: должен ли я пойти в Органы и доложить о полученном письме?

Во мне боролись два чувства: душа протестовала против визита в столь страшное заведение, а вдолбленное воспитание «гомо советикус» убеждало в обратном. Долго мучиться мне не пришлось. Ранним утром следующего дня ко мне приехал мужчина в штатском. Вероятно, чтобы не дать мне заранее подготовиться к будущим вопросам, он представился работником спорткомитета и попросил поехать с ним, чтобы заполнить документы для моего допуска на всесоюзные соревнования.

По природе я очень доверчивый человек и от этой доверчивости довольно часто страдаю: до сих пор жизнь ничему не научила. Несмотря на свой возраст и опыт, я продолжаю оставаться доверчивым, и этим нередко пользуются нечисто-плотные люди. Сколько раз люди, близкие мне, которых я считал даже друзьями, предавали и обманывали меня! А сколько моих должников, которые брали взаймы на день, на неделю, на месяц, и годами не возвращающих долги! Вернись ко мне эти деньги — жил бы гораздо лучше, чем в настоящее время…