Как вы понимаете, в том возрасте и при том моем «благосостоянии» заводить детей я был совсем не готов. Как мне поступить? Я не знал, а потому решил обратиться к юристу. Но в моем деле нужен был юрист-международник, но откуда я знал, что почти все они тесно связаны с КГБ? «Юрист» провел со мной очень тонкую психологическую игру: сначала запугал, потом погладил по головке, а потом заставил меня делать то, что он скажет.
Короче говоря, он задумал «потянуть время», рассчитывая, вероятно, на то, что немецкое законодательство похоже на советское и рано или поздно дело постепенно утонет в вечной волоките. Не тут-то было! Сначала он заставил меня подвергнуть сомнению свое отцовство, и действительно, прошло несколько месяцев, а никакой реакции из Германии не последовало. Но вдруг меня вызывают в Московский город-ской суд, где судья по поручению Верховного суда ГДР задает мне вопросы, ответы на которые заносятся в специальную анкету.
Меня сопровождал тот самый «юрист», и с его помощью я ответил на вопросы анкеты.
С судьей очень повезло: во-первых, она с юмором отнеслась к этому делу, во-вторых, вовремя подсказала одну важную деталь. В анкете был вопрос: если я не признаю отцовство, то согласен ли предоставить немецким медикам свою кровь на анализ? «Юрист» сказал: пиши, мол, «согласен» мол, анализ крови дает только косвенное свидетельство, а оно не может быть доказательством. Но судья вовремя заметила, что если бы анализ проводился в СССР, то он был бы прав, но германский суд настаивает на анализе у себя, а по ее сведениям, в ГДР есть новые научные разработки, которые дают почти стопроцентную гарантию установления отцовства. Недолго думая, «юрист» предложил мне написать, что я отказываюсь предоставлять кровь на анализ.
Этот трепач — «юрист-международник» — не знал даже, что в ГДР в случае отказа предоставить кровь на анализ закон на слово верит матери ребенка и отцом признают того, на кого она укажет. Потом на несколько лет я «потерялся» для немецких органов: был за границей, стажировался на «Ленфильме», затем отбывал свой первый срок…
Именно в Ленинграде судьба вновь столкнула нас с Соней. В качестве гида она привезла группу немецких туристов и случайно увидела меня на съемках фильма.
Я был искренне рад встрече: вернувшись из-за границы, я послал ей письмо, в котором просил прощения и намеками давал понять, что СССР и ГДР очень сильно отличаются, а потому не все так просто. Однако письмо вернулось назад с пометкой: «адресат выбыл». Оказывается, отец Сони умер через год после рождения Петера, так она назвала нашего сына (который, кстати, родился в шестьдесят девятом году в день рождения Гитлера), что сын носит мою фамилию, и что она переехала в другой город.
К тому времени я уже знал, что такое драгоценности и драгоценные металлы. И подарил ей платиновый браслет, украшенный изумрудами (по оценке специалистов, этот браслет стоил по тем временам порядка десяти тысяч долларов). Этот браслет был из коллекции моей рижской бабушки Лаймы. Соня поблагодарила и заверила, что простила меня, совсем не держит зла и, естественно, не имеет ко мне никаких претензий.
Можете себе представить мое состояние, когда в восемьдесят третьем году
— Петеру исполнилось уже четырнадцать лет — меня вновь вызвали в суд, где судья зачитала мне постановление суда ГДР, гласившее, что на день вынесения этого постановления я должен Соне алименты на какую-то совершенно немыслимую сумму.
Скрупулезные немцы подсчитали все: и когда я должен был закончить вуз, и какую зарплату я должен был, по их мнению, получать в первый год, во второй, третий и так далее, и все проценты тщательно суммировались. Представляете мое состояние? Хоть стой, хоть падай! Мне такую сумму вчинили, а я в то время сидел без работы и перебивался с хлеба на воду только за счет небольших гонораров от публикаций в газетах и журналах, о чем и доложил советскому судье. Судья сочувственно покачала головой и пообещала сама составить ответ и впоследствии держать меня в курсе.
Делать этого судье не пришлось: вскоре меня посадили во второй раз, но и на этот раз германская Фемида нашла меня и за колючей проволокой: с моей скудной зарплаты в зоне регулярно удерживали тридцать три процента и отсылали в ГДР. Ползоны потешалось надо мною…
Однако вернемся к моей первой поездке за границу…
Родители Хильтрауд встретили меня очень радушно и дружелюбно. Отец Хильтрауд был директором школы, мать работала врачом в местом санатории. Стояла прекрасная солнечная погода, и мы отдыхали на полную катушку. В ГДР меня поразили не только магазины, полные разнообразных товаров. Удивили отношения с моей девушкой.
Мы с Хильтрауд жили в одной комнате, что было как бы само собой разумеющимся и нисколько не шокировало ее родителей. Более того, когда Хильтрауд посещали «нелетные» дни, она спокойно отводила меня к своей подруге, заверяя, что я не должен стесняться и без проблем могу общаться с Хеленой, пока сама она не «выздоровеет».