— Мне стыдно за моих соотечественников, и я приношу за их поведение официальные извинения! — Он бросил грозный взгляд на моих противников.
Капитан вопросительно взглянул на меня, я пожал плечами, не зная, что ответить.
— Мы принимаем ваши извинения, — милостиво кивнул капитан. — А теперь, с вашего позволения, могу я задать вопрос зачинщикам этого безобразного инцидента?
— Да, да, прошу вас! — как-то очень уж суетливо согласился комиссар.
— Вы что-нибудь имеете против гражданина СССР — Виктора Доценко? — спросил капитан одного из драчунов.
— Найн, найн, найн! — Тот испуганно замотал головой, когда Хильтрауд перевела вопрос.
Капитан опросил и других. Ответ повторился дословно: «Найн, найн, найн!»
После чего комиссар приказал полицейским вывести их, а капитан попросил выйти и меня. О происходящем в наше отсутствие мне потом рассказала Хильтрауд. Виновными однозначно были признаны мои противники. Возникал даже вопрос об их привлечении к суду, но капитан снисходительно заявил, что Советский Союз и Германия — союзники и он не хочет портить биографию молодым людям. И если комиссар не против, то можно не доводить дело до суда. А наказанием для виновных будут денежный штраф и оплата причиненного ущерба.
Общая сумма выплат, вместе с тысячным штрафом и выплатами мне, составила около шести тысяч восточногерман-ских марок. Мне выплатили пятьсот марок за моральный ущерб и оплатили даже разорванную рубашку. Напавшие на меня парни еще дешево отделались: у сгоревшей аппаратуры, порванного барабана и разбитой электрогитары еще не вышел гарантийный срок, и потому им предстояло возместить только треть стоимости…
Спустя несколько месяцев после возвращения в Москву Хильтрауд писала мне, что жители их города все еще вспоминают мои «подвиги».
Хорошо то, что хорошо кончается…
Тот год запомнился и одним весьма неприятным происшествием. Как-то майским (ох уж этот май, всю жизнь приносящий мне несчастья!) вечером я пошел в кинотеатр «Литва». Сеанс был не последним: где-то часов в семь вечера. После фильма я решил прогуляться перед подготовкой к завтрашним занятиям. Но не успел я толком отойти от кинотеатра, как путь мне преградил парень лет тридцати. Его пьяные глаза глядели на меня в упор, и взгляд никак нельзя было назвать добрым.
Ничего не понимая, я спросил:
— Тебе чего?
— Замри, чудило, я щас тебя убью! — неожиданно прошипел он мне в лицо.
Если бы он не предупредил, я наверняка получил бы нож в живот. Сработал внутренний «автомат», и я поставил блок правой рукой. Кисть тут же что-то обожгло. Разбираться было некогда, и я резко ударил коленом снизу по его локтю. Что-то хрустнуло, а парень заорал на всю улицу: я сломал ему руку. Вдруг я увидел, как к нам устремилась целая ватага парней.
У меня закружилась голова, по руке текло что-то горячее. Я понял, что теряю силы, и бросился по Ломоносовскому проспекту в сторону университета. Из руки хлестала кровь, и меня начало подташнивать: вероятно, от потери крови. Наверное, я установил личный рекорд в беге на двести метров: во всяком случае, преследователей я оставил далеко позади. Однако они продолжали бежать за мной, а силы все покидали меня: казалось, еще несколько десятков метров, и я свалюсь.
Неожиданно меня осветила фарами приближавшаяся машина. Я выбежал на проезжую часть и замахал руками. Представьте мою радость, когда передо мною остановилась «Скорая помощь». Я даже перекрестился.
— Что случилось? — спросил мужчина в халате.
Почему-то подумалось, если скажу правду, те первым делом вызовут милицию, а уж потом окажут помощь.
— Стеклом порезался! — сказал я и поднял руку, из которой ручьем бежала кровь.
— Садись! — пригласил в машину тот.
«Скорая помощь» отвезла меня в больницу, где дежурным хирургом в эту ночь был армянин. Высокий, полный, пальцы как сардельки, что нам подавали в столовой.
— Гаваришь, стэклом порэзал? — с очень сильным акцентом спросил он, внимательно изучая кровоточащий безымянный палец.
— Ну, — буркнул я, с трудом терпя боль.
— Вирошь ти всо… Пошевэли палцэм!
Я попытался, но ничего не получилось.
— Понятно: порэзаносухожилиэ… Будэм опэрация дэлать!
Около двух часов длилась операция, и хирург-армянин заверил, что сшил оба сухожилия. Правую кисть уложили в лангету, и меня отправили в палату, где я заснул мертвецким сном. А утром, только я продрал глаза, у моей кровати уже сидел сотрудник милиции, поверх формы которого был накинут халат.
— Капитан Синицын! — представился он.
— Доценко, — ответил я. — Чем могу быть вам полезен, товарищ капитан?
— Это я могу тебе быть полезен! — Он чуть повысил голос.
— А почему вы мне тычете? — вспылил я. — И вообще мне хреново… — Я отвернулся в сторону.
— Извините, товарищ Доценко, я с ночного дежурства и немного на взводе… — смущенно пояснил капитан.
— Ладно, — смягчился я. — Задавайте вопросы…
— Все очень просто: кто? когда? где?
Я, стараясь не упустить ни одной подробности, рассказал о вчерашнем инциденте. Капитан все тщательно записал, потом попросил:
— Можете описать?
— Кого? Кто с ножом на меня бросился?
— И его, и его приятелей…