Капитан отсутствовал целую вечность. Наконец он вернулся и отпустил сержанта. С тревогой я взглянул в глаза капитана, ища в них ответ, свою судьбу. Трудно было не заметить мое состояние, и он спросил с участием:
— Волнуешься?
Я молча кивнул, продолжая выжидающе смотреть на него.
— А тот парень умер… — выдохнул он.
У меня все похолодело внутри: Господи, да разве я хотел! Я обреченно покачал головой, не зная, что сказать.
— Ты сломал ему переносицу, и он захлебнулся кровью, — пояснил капитан.
— Что же со мной будет? — воскликнул я. — Вы же не поверили мне! Найдите девушку, прошу вас, товарищ капитан!
— Успокойся, Доценко, девушка сама пришла… — Капитан улыбнулся.
— Пришла? — жалобно переспросил я.
— Пришла и подтвердила все твои слова!
— И что теперь будет? — машинально спросил я, еще не понимая, что спасен.
— Насильника похоронят, а его дружкам уже предъявлено обвинение в попытке изнасилования несовершеннолетней! Ей еще не исполнилось восемнадцати, — спокойно изложил капитан и добавил: — Сейчас наперегонки валят все на покойного и друг на друга.
— А что со мной? — растерянно спросил я.
— А ты… распишись на каждом листе своих показаний, а на последнем допиши: «записано с моих слов правильно» и распишись. Из подозреваемого ты превратился в свидетеля: когда понадобишься — вызовем! — Капитан пододвинул ко мне листы, и я все сделал, как он велел.
— И что, я могу быть свободен?
— Конечно!
— Спасибо вам, товарищ капитан! — обрадовано воскликнул я.
— Это ты Марину должен благодарить!
— Какую Марину? — не понял я.
— Девушку, за которую ты вступился: она ждет тебя в вестибюле. Кстати, ответь на один вопрос, Виктор, как ты решился пойти на троих?
— Честно?
— Конечно!
— По глупости!
— Значит, в другой раз глаза и уши закроешь? — В голосе капитана послышалось разочарование.
— А вы что, считаете, что я сегодня поумнел? — Я рассмеялся и поморщился от боли в заплывшем от удара глазе.
— Побольше бы таких людей, как ты! — серьезно проговорил капитан и крепко пожал мне руку.
Марина действительно ждала у входа. Увидев меня, она подскочила и чмокнула в щеку:
— Спасибо вам, Виктор! Если бы не вы… — У нее навернулись слезы.
— Да чего там… — И у меня в горле встал комок.
— Вы из Москвы?
— Да…
— Пойдемте к нам домой.
— Зачем?
— Надо же привести вас в порядок! — кивнула она на мой плащ…
Ее отец оказался майором-танкистом, а мать врачом-ветеринаром. Увидев меня с подбитым глазом и в окровавленном плаще, мать всплеснула руками, а отец недовольно нахмурился. Но, услышав рассказ дочери, мать стала охать и ахать, а отец крепко, по-мужски обнял меня, а потом, скрывая волнение, сказал:
— Мать, накрывай на стол: будем потчевать дорогого гостя!
— Погоди, Костик, парня нужно подлечить немного.
— А я пока плащ застираю, — подхватила Марина…
Эту ночь я провел у них, а наутро, подлеченный и в чистом плаще, поехал к себе в общежитие…
Пару раз меня вызывали для дачи показаний, для очной ставки с приятелями насильника, которые в конце концов получили по четыре года…
С Мариной мы виделись еще пару раз, но эти встречи не имели продолжения. Очень надеюсь, что у нее в жизни все хорошо и она имеет любящего мужа и прекрасных детей…
* * * После второго курса у меня не было летом никаких соревнований, и я отправился навестить родителей.
С каким волнением я ехал в Омск, где прошли детство и часть юности! Получилось так, что многие друзья мои разъехались: кто в отпуск, кто на заработки, а кто последовал моему примеру и уехал учиться в Ленинград, Москву, Новосибирск. На месте были Никита Фридьев и Геннадий Царенко, с которыми мы несколько вечеров «отрывались» по полной программе.
Бывший мой тренер — Владимир Семенович Доброквашин — был рад видеть меня и неожиданно предложил «не бить баклуши, а попробовать сочетать приятное с полезным». Он предложил мне поехать физруком — руководителем по физкультуре — в пионерлагерь Чернолучья. Аргументы звучали весомо: во-первых, бесплатное питание, во-вторых, хоть и не ахти какая, но зарплата, в-третьих, активный отдых.
Я откликнулся с удовольствием и обрадовался еще больше, когда узнал, что в тот же лагерь нужны еще двое: преподаватель кружка «умелые руки» и массовик-затейник, играющий на баяне или аккордеоне, чтобы аккомпанировать на утренней зарядке и вести танцевальные вечера. Я подумал о своих приятелях и помчался к ним. Их тоже уговаривать не пришлось: Гена охотно взялся за «умелые руки», а Никите сам Бог велел стать «массовиком-затейником, играющим на аккордеоне».
Вышло так, что среди сотрудников пионерлагеря в количестве более пятидесяти человек — каждому из двенадцати отрядов были положены вожатый и воспитатель из студентов педагогического института — лишь четверо принадлежали к мужскому полу: нас трое и начальник пионерлагеря, остальные — особы прекрасного пола.
Так что по приезде дамы всерьез принялись за нас. Оставив в покое начальника пионерлагеря, они буквально по часам распланировали наш «ночной труд». Каждый из нас должен был строго следовать расписанию, «обрабатывая» то одну студентку, то другую.