Биография Шерлока Холмса

Это расследование почти наверное предшествовало поездке в Корнуолл, а значит, деятельность сыщика на протяжении большей части года покрыта тайной.

Следующие три года тоже способны повергнуть в отчаяние биографа. Надвигался новый век, и можно предположить, что Холмса буквально рвали на части. И тем не менее Уотсон посвящает нас лишь в четыре дела, пришедшиеся на 1898–1900 годы.

В 1898 год английский помещик Хилтон Кьюбит просит Холмса разобраться в тайне «Пляшущих человечков» – странных, нарисованных мелом фигурок, которые возникали то на дверных косяках, то на подоконниках его дома. Это дело не принадлежит к числу больших успехов Холмса. Хотя он разгадал напоминающую детские рисунки тайнопись и прочел сообщения, зашифрованные в фигурках, ему не удалось рассеять мрачные тени прошлого и предотвратить трагедию, которую они предвещали. Кьюбит погиб, его жена выжила лишь чудом.

В следующем году Уотсон записывает два случая – двойное убийство, очерк о котором он озаглавил «Москательщик на покое», и попытку выкрасть документы из дома Чарльза Огастеса Милвертона, которая сопровождается смертью шантажиста. Причем, как уже говорилось, реальное дело, стоящее за историей с Милвертоном, произошло десятилетием ранее.

В записях за 1900 год снова значится одно-единственное дело – случай с «Шестью Наполеонами», когда Холмс мастерски доискивается до подоплеки бессмысленного на первый взгляд уничтожения гипсовых бюстов императора. Это расследование – одна из вершин, которых сыщик достигает с помощью своего дедуктивного метода. И опять же любопытно, что Уотсон вновь не находит дел, которые мог бы сохранить для истории.

Возможно, у Холмса имелись причины ругать своего Босуэлла за леность, а может, по каким-то причинам сыщик был только рад, что его деятельность на рубеже столетий осталась вне поля зрения публики. Поддерживать мистификацию с гибелью в Рейхенбахском водопаде становилось практически невозможно. Слишком многие были посвящены в тайну. Холмс изыскивал другие способы сохранения анонимности, которую он считал непременным условием своей работы.

К 1900 году сотрудничество между Уотсоном и Конан Дойлом продолжалось уже более десятилетия. Возникшее после случайной встречи и светской болтовни за обедом, оно оказалось удачным. Уотсон, которого литературный мир интересовал мало, радовался готовности Конан Дойла взвалить на себя незавидный труд по пристраиванию рассказов и общению с редакторами и издателями, равно как и даваемому иногда писательскому совету. На глазах у Дойла его собственная спотыкающаяся литературная карьера пошла ходко, но он сознавал, что это следствие его работы с рассказами о приключениях Холмса.

Единственной ложкой дегтя в бочке меда был сам Холмс. Хотя по большей части сыщик игнорировал выход рассказов, в которых являлся перед читающей публикой, временами от бездействия и скуки он перелистывал приключения, опубликованные, пока он считался умершим. В таких случаях он обычно бывал недоволен то стилем, то характером публикации.

Дойл привык к тому, что на него периодически обрушивается шквал телеграмм Холмса. Сыщик, так и не смирившийся с мыслью, что очерки выходят в «Стрэнд мэгэзин», давал категорические указания, какими способами их можно было бы пристроить в более уважаемые и серьезные издания.

Писатель быстро понял, что, если не обращать на телеграммы внимания, Холмс вскоре отвлечется на новое расследование и забудет свое недовольство. Это на Уотсона обрушивалась основная тяжесть критики.

Холмс относился к запискам Уотсона с неизменным пренебрежением. Снова и снова он отказывался признавать требования публики, которую завоевали Дойл и Уотсон, предпочитая думать, что для очерков найдется более взыскательная аудитория, если только ей постараются угодить.

«У вас курс серьезных лекций превратился в сборник занимательных рассказов», – жалуется он в «Медных буках», а в рассказе «Убийство в Эбби-Грейндж» поносит «несчастную привычку [Уотсона] подходить ко всему с точки зрения писателя, а не ученого», которая «погубила многое, что могло стать классическим образцом научного расследования».

Пока он распаляется, а Уотсон устало готовится принимать порицания, которые слышал уже сто раз, Холмс в своем ворчании походит на привередливого университетского преподавателя, столкнувшегося вдруг с романчиком ужасов: «Вы только слегка касаетесь самой тонкой и деликатной части моей работы, останавливаясь на сенсационных деталях, которые могут увлечь читателя, но ничему не учат»[92].

Сотрудничество между Уотсоном и Дойлом стало к концу столетия настолько тесным, что за регулярными обедами «У Симпсона» на Стрэнде они обменивались и делились историями без тени параноидального страха перед конкурентом, характерным для многих других литературных тандемов.