Через десять минут после этого разговора на борт начали подниматься семьи, которых мы вывезли из подмосковного Ада. Я же првоерял настройки бортового компьютера, и заметил, что у нас нехватка топлива – не хватало почти 3 тонны топлива из 20 возможных. Пришлось запрашивать топливозаправщик и требовать от техников заправить практически полностью заправленный самолёт. Затем – была погрузка на борт багажа в виде вещей жён и детей бойцов Лёхиного отряда, и наконец уже, багаж попутчиков. И при этом, стоило мне закрыть люк заднего багажного отсека, подъехал военный “УАЗ”, из которого вышел мужик и сказал, что у него приказ погрузить часть вооружения на мой борт.
– Ну ладно, какое вооружение и сколько?
Мужик, видимо знал, что я не разбираюсь в вооружении от слова совсем, и дал мне листок, из которого я понял, что грузят мне на борт три десятка “Калашниковых” в одном калибре 5,45 мм, два ящика с цинками внутри, и за компанию, партию из трёх сотен пистолетов Ярыгина, которыми нас и вооружили, а ещё – партию гранат РГД-5 и Ф-1 “Лимонка”, по двесте штук каждая. Их я помнил по “Колде”, так что эти обозначения я прочитал сразу
– Ну, как мне кажется, никакого криминала тут нет, грузите.
Военные за десять минут аккуратно всё загрузили и закрепили всё стропами, чтобы никакая турбулентность не сорвала опасный груз.
– Товарищ пилот, если хотите, то можете удостовериться, что всё в порядке.
– Конечно, сейчас проверю.
Я залез в отсек с военным и мы быстро проверили качество строп и их натяжение.
– Всё в порядке.
– Ну и отлично. Мы поехали.
– Езжайте.
Когда военные покинули самолёт, я закрыл люк переднего багажного отсека и через трап попал в салон. Там уже полным ходом шла подготовка к очередному использованию этого самолёта по его прямому назначению.
– Как посадка пассажиров?
– Ну, семьи мы погрузили, сейчас по спискам начнём. Приоритеты те же: сначала женщины и дети, далее маломобильные, затем – все остальные.
– Хорошо. Я дальше самолёт осматривать.
Я вышел из самолёта и начал методично его проверять, надеясь не найти чего-нибудь, из-за чего нам пришлось бы тут застрять, а в условиях отсутствия техобслуживания – этот самолёт, как и практически любой самолёт на планете теперь, будет летать до первой значительной поломки. На промежуточные техосмотры уже мало кто будет смотреть…
К моему счастью, самолёт оказался полностью исправен, и готов к вылету “по первому требованию”, что от него сейчас и требовалось.
Через полчаса началась погрузка попутчиков, которая прошла на удивление нормально: никто не пытался проломиться на борт. Всё было спокойно, даже слишком спокойно. Видимо, эвакуацию из Кирова никто не стал объявлять… Может показаться, что это было жестоко, но к сожалению, опыт Москвы, когда погибли почти все введённые в город войска, не оставлял пространства для манёвра: быть может, часть города устоит, и оттуда когда-нибудь начнут вывозить людей.
Я стоял около самолёта, когда к терминалу подъехал французский борт, и из него не вышел и подошёл мне подошёл французский экипаж в полном составе.
– Пол, мы хотели ещё раз поблагодарить вас и ваш экипаж за то, что спасли наши жизни. – начал Жером, а потом добавил. – И вас лично за то, что сподвигли Хайнца сделать предложение моей Адель.
– Жером, это просто морской закон – спасать тех, кто попал в беду.
– Мы думаем, что… Сделаем совместную фотографию, на прощание. Вместе со всем вашим экипажем.
– Сейчас. Пять минут потерпите?
– Конечно.
Я забежал в салон, и приказал бортпроводникам, и Сельчуку, собраться у трапа самолёта.
– Паш, что случилось? – спросила Оля.
– Французы хотят сделать фото на прощание.
– Сделаем, это ведь, мы их в последний раз видим, да? – спросила Оля.
– Наверное, да. – честно ответил я.
Через десять минут наша общая фотография была разослана по Bluetooth на все наши смартфоны, и настала пора прощаться.
– Жером, если сохранится такая возможность, мы с вами свяжемся.
– Буду рад поговорить с вами, мсье Гоффман.
– И я с вами, герр Кавелье.
Далее я подошёл к Хайнцу с Адель, которые чуть было не плакали от того, что они видят своего Купидона в последний раз.
– Пол, вы… вы не знаете, как вы нам помогли. – сказала Адель по-немецки.
– Помогли не то слово, вы сделали меня способным взять ответственность. Ответственность за свою жизнь, за свою судьбу, за всё, что связано со мной.
– Хайнц, это ты. Ты сам всего добился. Ты отказался от службы в Бунедсвере ради любви. Ты отказался от родной страны, отказался от всего, что тебя связывало с семьёй, и всё это ради любви. Так что это ты всего добился. Помни это.
– Спасибо, герр Гоффман. Если сможете к нам выбраться, вы станете крёстным для нашего первенца?
– Мсье Кавелье знает? – спросил я.
– Нет нет, что вы. Мы с Хайнцом пока не планируем детей.
– Иначе меня выкинут из самолёта. – шутливо заметил Хайнц.
– Так или иначе, в добрый путь, друзья мои. Прощайте. – сказал я на прощание.
– Прощайте, герр Гоффман.