Биологическая опасность

30 апреля 2029 года. Областная больница. Киров, Россия. 14:33 местного времени.

Лёха обеспокоенно что-то слушал через рацию, и его лицо, скажу честно, выражало сильную обеспокоенность. Через несколько минут он начал вращать ручку рации.

– Центр, приём! Запрашиваю уточнение ситуации по трассе на аэродром… – он слушал минуту, наверное. – Это точно?… Я понял.

Он убрал рацию и повернулся к нам.

– Ребята, ситуация патовая, как я сказал. Регенераты сожрали деревню в сорока километрах отсюда.

– А тут их нет? И это довольно далеко. – заметил я.

– Пока нет. И насчёт дальности я бы не радовался. Бегущий человек преодолевает это расстояние за часов десять-двенадцать. Это во-первых. Во-вторых, это – не люди, а регенераты. Значит, что их скорость выше, почему они и сожрали Москву подчистую всего за ночь. Так что, скидывай часов пять.

– Всего… Всего шесть часов?

– Да. Эвакуацию города провести не успеют. Максимум – человек двадцать тысяч, и то, если всё пойдёт по плану… – Лёха услышал шум в рации и ответил на вызов. – Алфёров на связи!… Да, они рядом со мной… Мы возле областной больницы… Нет, все.

– Что он говорит? Всё плохо – спросил меня Хайнц.

– Да, говорит что всё плохо. – ответил ему я по-английски. – Сейчас узнаёт, что нам делать.

– Хорошо.

Лёха кстати был жутко обеспокоен происходящим, будто что-то случилось.

– Лёха, что делаем? – неожиданно робко спросил я.

– Что-что. Миролюбов вызывал. Оказывается, в у него в распоряжении есть один Ил шестьдесят два, способный долететь до безопасного места. Он просит помочь нас с его эвакуацией.

– А где это “безопасное место”? – спросил Сельчук

– База “Арктический трилистник[58]”. Туда он отправится.

– У него же вертолёт стоит на крыше. Чего он не полетит на нём, хотя бы в аэропорт? – спросил я.

– Да фиг его знает, может не работает, а может ещё что. Но факт – он запросил наземную эвакуацию. Так что мы вас отвозим в аэропорт, на ваши самолёты, а дальше… надеюсь, что называется, свидемся ещё.

– Хорошо. Слушай, может, это, нам пока в машину сесть? – спросил я, чувствуя, что мне становится неуютно на открытом пространстве.

– Давай. – согласился он и потом резко скомандовал. – В машину! Живо!

– Так точно! – отрапортовало несколько его бойцов и мы все быстро, буквально за пару минут, погрузились в машины.

– Едем в аэропорт! – скомандовал Лёха в рацию, сев на переднее пассажирское место.

Машины синхронно тронулись с места и довольно быстро поехали в сторону аэропорта. В сравнительно небольшие окошки “Тигра” можно было увидеть, как крупные перекрёстки на всём протяжении пути превращались в отлично укреплённые блокпосты, блокировавшие все стороны улиц, даже если это пересечения многополосных дорог. На каждом блокпосту было оборудовано по как выразился Лёха, огневой точке, улицы, правда спешно, но блокировались бетонными заборами, какими ещё до моего рождения ограждали стройки. Конечно, такая “защита” не могла долго продержаться против толпы не то что регенератов, обычных людей. Я до сих пор вспоминаю, как ещё в то время, когда я жил в Германии, то наш учитель – бывший офицер восточногерманской армии, рассказывал нам про падение Берлинской стены. И одна из видеозаписей, где возле Бранденбургских ворот крушили стену, меня очень сильно зацепила. Потом я наверное, месяца три искал в интернете всю информацию, какую мог найти по поводу событий октября-декабря 1990 года, даже нашёл данные по тому, бетон какого качества использовался при производстве тех стен и что с ним могло стать после 30 лет эксплуатации… Правда большего я не смог тогда выяснить, так как родители сказали собрать вещи на первое время в мой чемодан и вообще сложить всё, что есть в комнате, в десяток коробок…

7 июня 2013 года. Хайдезе, Германия 15:11 местного времени. Дом семьи Гоффманов

– Мам, пап! Я дома! – крикнул я, войдя в дом. В тот день я только вернулся из начальной школы… Формально, Хайдезе – что-то вроде района субъекта в России, так что сказать, что я жил в Хайдезе – не слишком корректно, но многим немцам так проще – они понимают, из какой Федеральной земли я. Так, я сейчас вообще не о административно-территориальном делении, а о том, как я узнал о том, что моя жизнь перевернулась на 180 градусов.

– Паша! – обратились ко мне родители на русском. – Иди в комнату и собирай вещи.

– Какие вещи? Почему вы говорите по-русски? – недоумённо спрашивал я.

Вообще-то русским языком на тот момент я владел не сказать что хорошо, общение на этом языке было для меня довольно тяжёлой задачей, и то, меня учили языку три человека – родители и герр Крамер – тот учитель, про которого я только что сказал, в прошлом капитан Национальной Народной Армии Германской Демократической Республики Карл Крамер. И обращение родителей на русском, а не на немецком, сильно меня возбудило.

– Сынок, помнишь, мы ездили в Москву в прошлом году?

– Помню, но мы же были там неделю.