Читаем Биология добра и зла. Как наука объясняет наши поступки полностью

Еще есть Филиппины, где 93 % населения утверждают, что чувствуют себя счастливыми и любимыми – по контрасту с 29 % армян. В экономических играх жители Греции и Омана скорее потратят средства для наказания слишком щедрых игроков, а не жуликов, тогда как австралийцам вообще непонятна концепция антисоциального наказания[248]. А насколько по-разному выглядят критерии просоциальности! В одном исследовании проводились опросы работников международного банка, имеющего отделения во многих странах. Их спрашивали, в каком случае они станут помогать коллеге? Американцы сказали, что будут помогать тому, кто сам им помогал до этого; китайцы скорее окажут помощь старшему по рангу; а испанцы больше склонны поддержать друзей и родственников{471}.

Жизнь ваша изменилась бы до неузнаваемости, если бы аисту взбрело в голову выбрать для вас другую культуру. Но, разбираясь в мешанине фактов, мы замечаем устойчивые закономерности, контрасты и альтернативы.

Коллективизм против индивидуализма

Как мы уже говорили в главе 7, во многих межкультурных исследованиях сравниваются индивидуалистические и коллективистские культуры. Для сравнения почти всегда выбирают участников из коллективистской Восточной Азии и из Америки, прародительницы всех индивидуалистических культур[249]. По определению, в коллективистских культурах главное – это гармония, взаимозависимость, согласие; поведение формируется нуждами группы, тогда как в культурах индивидуализма доминирует установка на автономию, личные достижения, уникальность и единственность, защиту прав и нужд индивида. Просто чтобы добавить капельку сарказма: культура индивидуализма выражается классической американской фразой «позаботься о себе любимом». Суть коллективистской культуры с изумительной наглядностью проявляется в поведении школьников, как описывают его учителя Корпуса мира: предложите им задачку по математике, и никто не поднимет руку, чтобы ответить, потому что они не захотят выделяться и позорить одноклассников.

Контраст между двумя типами культур разительный. В культурах индивидуализма люди больше стремятся к незаурядности и личным достижениям, в речи они чаще употребляют местоимения первого лица, себя определяют в выражениях личного характера («я строитель»), а не социального («я родитель»); свой успех объясняют собственными качествами («я хорошо умею Х»), а не обстоятельствами («мне просто повезло оказаться в нужном месте в нужное время»). Прошлое с большой долей вероятности запоминается по ключевым событиям («это было тем летом, когда я научился плавать»), а не значимыми социальными связями («это было тем летом, когда мы подружились»). Мотивацию и удовлетворение получают от собственных вложенных усилий, а не от усилий всей группы (что отражает природу американского индивидуализма – он скорее «антисотруднический», нежели нонконформистский). Соперничество побуждает обгонять, быть впереди всех. Если попросить американца нарисовать т. н. социограмму (диаграмму социальных связей) – т. е. такую картинку, где нужно обозначить кружочками самого человека и его друзей, а потом соединить эти кружочки линиями связей, – то он, вероятнее всего, расположит кружок «Я» в середине листа и нарисует его крупнее остальных{472}.

По контрасту коллективистам свойственно более глубокое социальное осмысление; в некоторых работах высказывается мнение, что коллективисты лучше решают задачи, связанные с моделью психического состояния, точнее понимают точку зрения другого – причем это понимание относится и к чужим концептуальным размышлениям, и к тому, как коллективист видит предметы со своего места. Когда кто-то нарушает принятые правила, то вина падает на всю группу, т. к. человек совершает поступок под давлением группы, а поведение коллективисты склонны объяснять обстоятельствами. Соревновательность заключается в том, чтобы не отстать от остальных. А в социограммах кружок «Я» оказывается далеко от центра, и он отнюдь не самый большой.

Перейти на страницу:

Все книги серии Книжные проекты Дмитрия Зимина

Достаточно ли мы умны, чтобы судить об уме животных?
Достаточно ли мы умны, чтобы судить об уме животных?

В течение большей части прошедшего столетия наука была чрезмерно осторожна и скептична в отношении интеллекта животных. Исследователи поведения животных либо не задумывались об их интеллекте, либо отвергали само это понятие. Большинство обходило эту тему стороной. Но времена меняются. Не проходит и недели, как появляются новые сообщения о сложности познавательных процессов у животных, часто сопровождающиеся видеоматериалами в Интернете в качестве подтверждения.Какие способы коммуникации практикуют животные и есть ли у них подобие речи? Могут ли животные узнавать себя в зеркале? Свойственны ли животным дружба и душевная привязанность? Ведут ли они войны и мирные переговоры? В книге читатели узнают ответы на эти вопросы, а также, например, что крысы могут сожалеть о принятых ими решениях, воро́ны изготавливают инструменты, осьминоги узнают человеческие лица, а специальные нейроны позволяют обезьянам учиться на ошибках друг друга. Ученые открыто говорят о культуре животных, их способности к сопереживанию и дружбе. Запретных тем больше не существует, в том числе и в области разума, который раньше считался исключительной принадлежностью человека.Автор рассказывает об истории этологии, о жестоких спорах с бихевиористами, а главное — об огромной экспериментальной работе и наблюдениях за естественным поведением животных. Анализируя пути становления мыслительных процессов в ходе эволюционной истории различных видов, Франс де Вааль убедительно показывает, что человек в этом ряду — лишь одно из многих мыслящих существ.* * *Эта книга издана в рамках программы «Книжные проекты Дмитрия Зимина» и продолжает серию «Библиотека фонда «Династия». Дмитрий Борисович Зимин — основатель компании «Вымпелком» (Beeline), фонда некоммерческих программ «Династия» и фонда «Московское время».Программа «Книжные проекты Дмитрия Зимина» объединяет три проекта, хорошо знакомые читательской аудитории: издание научно-популярных переводных книг «Библиотека фонда «Династия», издательское направление фонда «Московское время» и премию в области русскоязычной научно-популярной литературы «Просветитель».

Франс де Вааль

Биология, биофизика, биохимия / Педагогика / Образование и наука
Скептик. Рациональный взгляд на мир
Скептик. Рациональный взгляд на мир

Идея писать о науке для широкой публики возникла у Шермера после прочтения статей эволюционного биолога и палеонтолога Стивена Гулда, который считал, что «захватывающая действительность природы не должна исключаться из сферы литературных усилий».В книге 75 увлекательных и остроумных статей, из которых читатель узнает о проницательности Дарвина, о том, чем голые факты отличаются от научных, о том, почему высадка американцев на Луну все-таки состоялась, отчего умные люди верят в глупости и даже образование их не спасает, и почему вода из-под крана ничуть не хуже той, что в бутылках.Наука, скептицизм, инопланетяне и НЛО, альтернативная медицина, человеческая природа и эволюция – это далеко не весь перечень тем, о которых написал главный американский скептик. Майкл Шермер призывает читателя сохранять рациональный взгляд на мир, учит анализировать факты и скептически относиться ко всему, что кажется очевидным.

Майкл Брант Шермер

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература
Записки примата: Необычайная жизнь ученого среди павианов
Записки примата: Необычайная жизнь ученого среди павианов

Эта книга — воспоминания о более чем двадцати годах знакомства известного приматолога Роберта Сапольски с Восточной Африкой. Будучи совсем еще молодым ученым, автор впервые приехал в заповедник в Кении с намерением проверить на диких павианах свои догадки о природе стресса у людей, что не удивительно, учитывая, насколько похожи приматы на людей в своих биологических и психологических реакциях. Собственно, и себя самого Сапольски не отделяет от своих подопечных — подопытных животных, что очевидно уже из названия книги. И это придает повествованию особое обаяние и мощь. Вместе с автором, давшим своим любимцам библейские имена, мы узнаем об их жизни, страданиях, любви, соперничестве, борьбе за власть, болезнях и смерти. Не менее яркие персонажи книги — местные жители: фермеры, егеря, мелкие начальники и простые работяги. За два десятилетия в Африке Сапольски переживает и собственные опасные приключения, и трагедии друзей, и смены политических режимов — и пишет об этом так, что чувствуешь себя почти участником событий.

Роберт Сапольски

Биографии и Мемуары / Научная литература / Прочая научная литература / Образование и наука

Похожие книги

100 великих замков
100 великих замков

Великие крепости и замки всегда будут привлекать всех, кто хочет своими глазами увидеть лучшие творения человечества. Московский Кремль, новгородский Детинец, Лондонский Тауэр, афинский Акрополь, мавританская крепость Альгамбра, Пражский Град, город-крепость Дубровник, Шильонский замок, каирская Цитадель принадлежат прекрасному и вечному. «У камня долгая память», – говорит болгарская пословица. И поэтому снова возвращаются к памятникам прошлого историки и поэты, художники и путешественники.Новая книга из серии «100 великих» рассказывает о наиболее выдающихся замках мира и связанных с ними ярких и драматичных событиях, о людях, что строили их и разрушали, любили и ненавидели, творили и мечтали.

Надежда Алексеевна Ионина

История / Научная литература / Энциклопедии / Прочая научная литература / Образование и наука