Биология добра и зла. Как наука объясняет наши поступки

Как поступают при таком отсутствии информации? Один из подходов – сравнительный, когда о природе наших давних предков судят, сравнивая их с живущими ныне обезьянами. Самые ранние попытки применить этот прием мы видим в работах Конрада Лоренца и Роберта Ардри, которые в своем бестселлере 1966 г. «Территориальный императив» (The Territorial Imperative) доказывали, что человеческая природа уходит корнями в жестокую территориальность{527}. Современная реинкарнация этих идей исходит от Ричарда Рэнгема и особенно ясно изложена в его написанной в соавторстве с Дэйлом Петерсоном книге 1997 г. «Демонический самец: Человекообразная обезьяна и истоки человеческой жестокости» (Demonic Males: Apes and the Origins of Human Violence). По мнению Рэнгема, поведение шимпанзе дает четкую картину поведения ранних людей, и картина эта довольно кровавая. По сути, он опускает рассказ об ОС: «Итак, вернемся к яномамо. Опираясь на сведения о них, можем ли мы предположить, что кровожадность шимпанзе имеет связь с человеческими войнами? Да, можем». Рэнгем подытоживает книгу следующим утверждением.

Наше коллективное воображение, заполняя пробелы в информации о нас допотопных и возбуждаясь тайнами «доисторической» истории, домысливает образ примитивного райского сада, утерянного матриархата. Мечты – это прекрасно, но трезвый рационализм реальности подсказывает, что если наш путь начался с таких предков, как шимпанзе, и дошел до современных людей, воздвигающих крепости и боевые платформы, то дорога к современному человеку длиной в 5 млн лет была вымощена мужской агрессией, которая формировала социальную жизнь наших предков, а также мозг и технологии.

За всем этим стоит Гоббс плюс презрение сторонников Кили к фантазиям о благостном прошлом.

Подобные «сравнительные» взгляды подверглись отчаянной критике: а) мы не шимпанзе и не их потомки; с тех пор как разошлись линии человека и шимпанзе, и те и другие эволюционировали примерно одинаковыми темпами; б) Рэнгем очень своевольно выбирает виды для сравнения. Он, например, говорит, что эволюционные корни человеческой жестокости нужно искать в родстве не только с шимпанзе, но и с гориллами, которые практикуют самцовый инфантицид, ведь у горилл с человеком почти такое же близкое родство. Проблема в том, что в целом гориллы выказывают минимальную агрессию, а вот этого Рэнгем уже не упоминает, привязывая человеческую агрессивность лишь к актам агрессивности горилл; в) особо пристрастным представляется подбор информации из-за почти полного игнорирования бонобо. А ведь у бонобо уровень агрессии намного ниже, чем у шимпанзе, у них в группах доминируют самки и отсутствует враждебная территориальность. Важно помнить, что у человека и бонобо столько же одинаковых генов, сколько у человека и шимпанзе, но этот факт на момент публикации «Демонического самца» еще не был известен (отметим, что с тех пор Рэнгем смягчил свои взгляды).

По большей части наши заключения о жизни доисторических ОС строятся на основе изучения современных ОС.

Когда-то в мире людей жили одни лишь ОС; сегодня остались только крошечные островки, где ОС поддерживают традиционный уклад. Это хадза из Северной Танзании, пигмеи мбути из Конго, батва из Руанды, гунвингу из внутренних районов Австралии, коренные жители Андаманских островов близ Индии, батак с Филиппин, малайзийские семанги и различные культуры инуитов Северной Канады.

Итак, приступим. Какое-то время назад было принято считать, что у ОС женщины занимались мелким собирательством, пока мужчины добывали основную еду охотой. На самом деле большее количество калорий поставляется именно в результате собирательства. Мужчины главным образом сидят вокруг костра и хвастают, какими они удальцами были на прошлой охоте и какую удаль покажут на следующей – при этом у племени хадза бабушки с материнской стороны приносят в семью больше еды, чем его величество Мужчина-Охотник{528}.