Биология добра и зла. Как наука объясняет наши поступки

Мы вступаем в область, именуемую патологическим альтруизмом; он связан с созависимостью{869}. Находясь в этом состоянии, любящий настолько сильно переживает отраженную боль своего близкого, что лишь усугубляет тем самым его страдания вместо того, чтобы просто дарить любовь. Мало того, отраженное страдание может обрести такую интенсивность, что для его облегчения выбирается путь, подходящий лишь для испытывающего это отраженное страдание, но не для собственно страдающего. Еще одной проблемой эмпатии зачастую является невыполнение необходимых действий – не слишком умно, если любящий родитель, ощущая боль своего чада и переживая из-за этого, отказывается от прививок. Профессиональных медицинских работников специально учат по мере возможности не давать эмпатии ходу[454]. Так, если специалист по акупунктуре видит, что кого-то колют иголкой, у него не регистрируются обычные для этой ситуации поведенческие и нейробиологические реакции. По словам Джемисон, когда идешь к доктору по какому-то тревожному поводу, «хочешь услышать не эхо собственных страхов, а нечто прямо противоположное».

Блум показал, кроме того, как сильные порывы эмпатии толкают нас к наипростейшим психологическим решениям, требующим минимальных когнитивных затрат. В такие моменты та боль, которую мы видим здесь и сейчас, которую мы уже знаем и испытали, которая касается знакомого и привлекательного человека или члена Своей группы, для нас сразу становится сильнее тех страданий, которые переживают где-то далеко или какие-то чужие люди, не из нашей группы; также не очень нам понятны страдания, о которых мы имеем смутное представление[455]. В порыве эмпатии наше видение момента сужается, и она в результате подводит нас. Философ Джесси Принс так описал проблему: «Не важно, чья боль больнее, важно, кому наша помощь нужнее».

Да существуют ли они вообще – эти «чистые» альтруисты?

Стоп, машина! Наукой доказано, что можно чувствовать радость от добрых дел; она происходит от активации мезолимбической дофаминовой системы. Для этого даже нейросканер не нужен. В 2008 г. в Science опубликовали исследование: участникам эксперимента давали по 5 или по 20 долларов, а потом одну половину испытуемых просили сегодня же истратить эти деньги на себя, а вторую – на кого-нибудь другого (отдать, например, другу или пожертвовать на благотворительность). И как выяснилось из опросов участников в начале и конце того дня, ни сумма денег, ни возможность купить себе что-нибудь не увеличивают ощущение радости. Ее приносит только трата на кого-то еще. Особенно любопытен тот факт, что, когда сторонним наблюдателям рассказывали о замысле этого эксперимента, они предсказывали результат прямо противоположный: будто бы радость окажется сильнее у тех, кто потратит на себя больше денег, – а ведь на 20 долларов покупается соответственно, больше радости, чем на пять{870}.

Проблема, естественно, в том, почему добрые дела отзываются чувством радости, и отсюда вытекает классический вопрос: существует ли вообще акт истинного бескорыстия, в котором нет ни крошки собственной выгоды? Возможно ведь, что в любом добром деле имеется кусочек личного интереса, что и заставляет чувствовать радость. Я, безусловно, не собираюсь рассматривать эту тему с философских позиций. Для биолога самое надежное – рассуждать об альтруизме и кооперации с позиций эволюции, а там всегда найдется место личной выгоде.