Биология и Буддизм. Почему гены против нашего счастья и как философия буддизма решает эту проблему

Великий биолог Б. С. Холдейн в конце своего знаменитого исследования о «возможных мирах» написал: «Подозреваю, что Вселенная не только необычнее, чем мы предполагаем, но и необычнее, чем мы в состоянии предположить… По-моему, есть многое на свете, что и не снилось и не могло сниться каким бы то ни было мудрецам»[14].

Ричард Докинз

Мы не способны оценить всю сложность сигналов ворон, слонов, дельфинов или обезьян, но достаточно того, что они способны освоить нашу речь так, как это сделали жако Алекс, шимпанзе Уошо, выучивший язык жестов, горилла Мишель, использовавшая 500 жестовых слов, или бонобо Кензи, который, кроме жестового, освоил еще специальный символьный язык, включавший 400 понятий.

Если говорить о речи как таковой, то освоить ее в эксперименте смогли только попугаи (в силу анатомии речевого аппарата). Однако и другие животные способны освоить язык жестов: морские львы, бутылконосые дельфины, гоминиды-обезьяны…

Попытка научить шимпанзе человеческой речи с помощью максимального погружения в культурную среду провалилась с треском. В начале прошлого века две семьи экспериментаторов пытались вырастить детенышей шимпанзе как собственных детей. В одном случае семья Келлог[15] растила детеныша по имени Гуа вместе с собственным сыном Дональдом, разница в возрасте составляла всего два месяца. Оказалось, что обезьяны анатомически неспособны к воспроизведению звуков речи.

Прорыв случился, когда в шестидесятых годах Беатрис и Аллен Гарднеры обучили шимпанзе Уошо американскому языку жестов. Позже выяснилось, что язык жестов могут освоить и другие человекообразные – орангутаны, гориллы и бонобо. Животные использовали язык именно как знаковую, а не подражательную систему – они составляли произвольные предложения (двух-, трехсловные) и придумывали новые определения: «конфета-питье» обозначало арбуз, «вода-птица» – лебедь, «зеленый банан» – огурец. Бонобо Кензи вполне отличал команду: «Налей колу в молоко» от «Налей молоко в колу». Обезьяны успешно описывали события типа «Собака кусать кошка» или сообщали друг другу информацию: «В саду опасно собака». Обезьяны могли не только обсуждать то, в чем непосредственно участвовали, но оказались способны к перемещаемости обсуждения (то есть они могли разговаривать о том, что не связано с текущими событиями, происходило раньше и не обязательно с ними). Когда горилле Коко показали картинку ванной, она прокомментировала: «Это комната, в которой я плачу».

Природный словарь шимпанзе включает 51 жест, 82 мимических сигнала и неизвестное количество звуков, которые ряд исследователей называют «протоязыком»[16]. С помощью этого словаря шимпанзе, в присутствии которого исследователь предварительно сделал два тайника с фруктами и овощами, точно рассказывает товарищам (по большей части мимикой), где находятся тайники и который из них вкуснее – фрукты предпочтительнее. До сих пор непонятна пропорция врожденных и усваиваемых в процессе обучения сигналов. Самые простые собственные сигналы являются наследуемыми «заготовками», на основе которых понятийное поле постепенно расширяется, но в любом случае понимание чужих сигналов – по большей части результат обучения.

То, что животные способны к примитивному языковому общению, подтверждали опыты с дельфинами и морскими львами. Впечатляющие результаты получены с попугаями жако и их звездой Алексом, который смог выучить названия восьмидесяти предметов, категории «цвет», «форма», «материал». Мог правильно ответить на вопросы вроде «Какого цвета шестиугольная деревяшка?» Алекс правильно определял общие и отличительные признаки у разных предметов, а для одинаковых предметов на вопрос: «Что отличается?» – отвечал: «Ничего». Алекс мог оформлять сознательные просьбы, не связанные с наградой, например просил не оставлять его в темной комнате и добавлял: «Не уходи… Прости».

Все подобные успехи наводят на озадачивающие размышления о том, что люди, в отличие от животных, до сих пор не смогли выучить ни одного животного «языка». Нам сложно это сделать из-за ограниченности физических возможностей, и мы можем только догадываться о сложности этих средств общения.

Тогда, может быть, культура?