Далее Шульц обнаружил, что если обезьяна получала сок в меньшем количестве, чем в предыдущий раз, то выделение дофамина уменьшалось – то есть получение меньшего стимула воспринималось уже как негативное событие. Выдача ожидаемого подарка не вызывала дополнительного удовольствия, и только выдача больше, чем ожидалось, вела к увеличению концентрации дофамина. Животные получали удовольствие только в предвкушении, в момент самого получения они были способны наслаждаться, только если награда оказывалась неожиданно большой.
Постоянная погоня за удовольствиями приводит к разочарованию, даже если мы получаем желаемое – мы расстраиваемся просто оттого, что получили чуть меньше, чем в прошлый раз. Получается, что настоящее, не обманное удовольствие мы ощущаем только в первый раз. Потом мы испытываем предвкушение, но не наслаждение от получения. Мы тратим силы на обретение того, что приносит меньше удовольствия, чем в первый раз, когда же получаем то, к чему стремились, то сравниваем с тем, как было в последний раз, и если получили чуть меньше, то расстраиваемся (хотя в первый раз были рады даже малости). Для того чтобы ощутить удовольствие по-настоящему, теперь нам надо большую дозу вожделенного, с каждым разом все большую – возрастающую геометрически. Но даже если у нас хватит энергии получить огромную дозу, то в конце концов удовольствие исчезнет – мы потеряем чувствительность. Ступая на путь удовольствий, мы попадаем на крутой истощающий подъем, заканчивающийся неожиданным обрывом и крушением. Напрашивается вывод, что погоня за привычными удовольствиями бессмысленна сама по себе – желаемое не принесет того, что обещает наш мозг!
В свете открытий Шульца можно заглянуть в разные темные области нашего поведения и узнать кое-что интересное – например, о прокрастинации. Очевидно, что мы предпочтем немедленную дофаминовую инъекцию от мелких дел большому и важному проекту, удовольствие от которого уже получили на стадии мечтаний и предвкушений, – мы подсознательно знаем, что удовольствие по окончании большого проекта неадекватно мало по отношению к затраченным усилиям.
Также мы можем наблюдать обилие существ, занятых такой же самостимуляцией, как крысы Олдса, – загляните в любой загруженный работой офис: постоянное суетное решение многочисленных мелких задач отворачивает людей от настоящей жизни – от семьи, дружбы, философии, хобби. «Хороший» работник всецело занят самостимуляцией: решение мелких задач – самый простой способ впрыснуть немного дофамина. Эта суета вовсе не касается карьерного роста, ведь иногда даже лентяи успешно делают карьеру.
Соперничество и карьеризм относятся к более сложному механизму – борьбе за статус, это стайные «обезьяньи»[89]
игры. Но постоянная погруженность в суету, многозадачная самозанятость – это лабораторная «крысиная» игра.Также можно развенчать устойчиво внедряемый на тренингах стереотип о важности такого навыка, как многозадачность, – этот навык действительно важен. Для дофаминового самоудовлетворения, но не больше. Мало кто из бизнес-коучей признается, что обучает не столько эффективности, сколько самоудовлетворению.
Похоже, что наши тела сконструированы таким образом, чтобы не «перегрузить» нас удовольствиями. В чем смысл этого, почему так произошло в ходе эволюции? Наша привычка видеть смысл во всех событиях в очередной раз может сослужить плохую службу. Было бы наивно видеть какую-то конечную цель у такой научной абстракции, как естественный отбор. Еще глупее ожидать, что смыслом естественного процесса, развивающегося в силу происходящих причин, будет создание нашего счастья. И уж совсем дико было бы предполагать, что у такого явления цель совпадает с нашим представлением о счастье. Мы уже выяснили, что наши предки боролись за существование и размножались, и у всей этой бесконечной кадрили вовсе не было цели сделать нас счастливыми. Те, кто выжил, передали гены следующим поколениям и стали нашими предками. Логично, что это были не те, кто счастливее, а те, кто успешнее размножался. Получается, что современные люди снабжены всеми механизмами для успешной передачи своих генов, но о счастье здесь речь не идет.