Биология просветления

У. Г.: Потому, что я сперва упростил проблему, избавив ее от всех сложностей, всех вариаций. Я удалил все внешние аспекты одного и того же вопроса, поскольку по существу есть только одно, и это я ищу. Это все. Если я занимаюсь этим, все другие вещи разрешаются автоматически. Все они – вариации одной и той же проблемы. Для меня есть только одна проблема, и эта проблема – я.

Хислоп: Приведите пример.

У. Г.: Я думаю, мы говорили об этом – об этой проблеме нахождения. Это было моей проблемой. Почему для меня невозможно получить ответ на этот вопрос? Является ли вопрос неправильным, или есть ли у меня какой-то способ найти ответ? Кажется, у меня нет никакого способа найти ответ. Никто не способен дать мне ответ, который я хочу, потому что когда я иду и спрашиваю этих людей, у меня уже есть идея ответа, который я хочу от них получить.

Вопрос в том, есть ли вообще такая вещь, как религиозный опыт. Весь мой опыт кажется противоречащим тому, чему нас учили. Понимаете, все это – несуществующее. Я – жестокий человек; я вспыльчивый человек. Это реальность. Так что все остальное не существует. Я – жестокий человек здесь. Эти качества – где они существуют? Существуют ли они вообще? Они не существуют. Это тот же самый индивид, который создал все это для своего собственного выживания – для моего выживания, потому что эта жестокость меня сжигает. Это агрессивность меня сжигает. И я препятствую этому сжиганию, идя куда-то еще или пытаясь искать что-то еще.

Это подвело меня к такой точке, где я должен позволить этому сгорать. Я нахожу, что все, что я делаю и чувствую, уничтожает меня. Это очень пагубно. И все остальное накладывается на это – как идеалы, как нечто чудесное, как цель, которой нужно достичь. По-видимому, все это вообще не существует. Где оно, кроме как в моем воображении?

Хислоп: Когда вы говорите, что все, что вы делаете или думаете, вас уничтожает, вы имеете в виду то действительное мышление о цели. ..

У. Г.: Я сержусь. Я кого-нибудь бью. Так что я и есть этот гнев. Я осознаю, что, несмотря на все мое воспитание, все мое религиозное обучение, всю мою дисциплину, я такой вспыльчивый и не способен сдерживаться. В тот момент это – жестокость; я – жестокость. И эта жестокость раздражает меня, сжигает меня. Все мое существо как будто в огне. И потому я пытаюсь выскочить из огня. Почему я пытаюсь выскочить из него? Почему я не даю этому огню сжигать меня? Что это такое, что хочет выживать, избегать этого сожжения?

Это то же самое. Это было первое, что приходило мне в голову, когда я кого-то жестоко избивал – беспомощного, слабого, – потому что этот человек делал что-то, чего я не одобрял. И вся моя практика и разговоры о братстве, лекции об этом и о том на протяжении многих лет… что это? Это горение. Понимаете, вот я – ни здравого смысла, ни вежливости, ничего. Я – грубое животное. Так почему я пытаюсь этого избежать? Все остальное – чепуха, и не потому, что кто-то говорит, что противоположное вообще не существует. Почему я пытаюсь от этого уйти?

Это было начало. Я хотел все упрощать и сводить только к этому, оставляя в стороне другие вещи. Должен вам сказать, что у меня был внебрачный секс – одну ночь – и я впервые осознал, что в сексуальном опыте вообще нет никакой разницы, сплю ли я со своей женой или с кем-то еще. Это не означает, что я становился распущенным или что-то вроде этого. Но я это понял – не важно, с кем я сплю, это переживаю я, это мое удовольствие, а все остальное кажется чепухой. Оставим в стороне моральные вопросы. Что касается меня, то это мое удовольствие – я доставляю удовольствие самому себе. Не важно, что это за человек. Это мое переживание. Кажется, нет никакого смысла в том, что я говорил о сексе или что о нем говорят другие. Для этого переживания нет вообще никакой моральной основы.

Так я начал сосредоточивать все на самом себе – любое переживание вроде этого. Я рассказывал вам о боли. Я хотел пережить физическую боль. Что это такое? Я многие годы выступал с лекциями о значении и тайне боли и всем таком. Но что толку читать лекции о значении и тайне боли, если я сам не знаю, что такое боль? Единственная боль, которую я как будто знаю, это физическая боль. И потому я собираюсь выяснить для себя, что представляет собой эта боль, не важно, что со мной случается. Даже если это грозит мне смертью, я готов идти до конца. Я был в США, в Чикаго, и у меня была свинка. Когда у тебя свинка, она действует на яички. Они распухли до такой степени… я не мог бы никому описать эту боль. Я не хотел, чтобы меня лечили. Я хотел оставаться с болью и идти до ее конца. Именно так начинался мой поиск и, подобно этому, горение.