– Открытое судебное преследование лишь сделает ее célèbre35
! Да и у нас нет весомых доказательств. Просто слухи. Но подумай об этом – как это похоже на психиатра, создать бомбу, которая не уничтожила ничего... кроме нашего чувства безопасности! Вскоре после прибытия в Восторг она начала свою маленькую игру, стала расшатывать наши основы. Ты знаешь, что она делала с деньгами, которые я платил ей? Она взяла их, а еще множество «пожертвований» от ее последователей, и построила этот льстивый «Парк Диониса». Название дано в какой-то натужной попытке поиздеваться!– «Парк Диониса»? – Билл почесал затылок. Он был там всего один раз, когда проверял дренаж. – Я думал, там проводится что-то вроде «семинаров». Терапевтическое искусство и все тому подобное.
– Ну да, – в голосе Райана зазвучал цинизм, когда он продолжил. – Семинары: София Лэмб в окружении своих овцеподобных последователей на лоне их драгоценного парка и с ее собственным кино. Идеальные условия для пропаганды марксизма под прикрытием терапии и искусства! Восторг – это пороховая бочка, Билл. Я понял это, когда погиб Рубен Гриви. Плазмиды сделали Восторг нестабильным. Мы не можем убрать плазмиды, пока что нет, но мы можем ликвидировать некоторые другие причины нестабильности. Лэмб и люди, похожие на нее, должны быть остановлены.
Билл задумался над тем, что именно происходило с «заточенными» в «Персефоне». И не было ли само название, «Персефона», именем из древнего мифа об Аде?
Райан продолжил, указав на диктофон:
– Я записал для тебя речь об этом, но могу сказать это и лично. Помнишь, ты говорил о «рынке идей»? Это ты говорил. Мне понравилась эта фраза. Что ж, я позволил Лэмб выйти на этот рынок, попытался победить ее в дебатах. Но она слишком опасна, чтобы оставить ей свободу передвижения... Ты знаешь о том месте, которое называют «Приютом бедняка», бывал в «Чистилище»?
– Я нет. Как по мне, слишком сомнительное заведение.
– Хорошо. Потому что Грейс Холлоуэй распевала там протестные песни, а она была весьма безвредной черной женщиной до того, как Лэмб взялась за нее! И в перерывах между своими протестными визгами… эти
– Я!
– Ты, со своими идеями-о-рынках-идей! Это ты убедил меня не трогать таких, как она! Теперь я хочу, чтобы ты говорил об этом с Советом. Они должны согласиться с тем, что людей вроде нее надо заставить замолчать…
– Я не могу этого сделать, мистер Райан. Это не мое место…
– Я должен знать, что ты действительно чувствуешь, Билл. Это покажет мне, на чьей ты стороне.
– Но заключение? Эта «Персефона»… для чего она?
Райан вздохнул:
– Надо былло ввести тебя в курс дела. Некоторое время назад я заключил договор с Августом Синклером на строительство этого, на краю Восторга. Прямо над… расщелиной, на всякий случай. Это… место для изоляции и допросов. Что-то среднее между клиникой для душевнобольных и исправительным учреждением. Для политических врагов Восторга, – он занял руки кассетами, выглядя смущенным. – Некоторые последователи этой женщины на свободе, а некоторые нет. Но со временем мы доберемся до них всех, у каждого будет своя маленькая камера. В «Персефоне» есть люди, недовольные по разным причинам… – похоже, он понял, что бездумно перекладывает кассеты, и отодвинул ящик в сторону. – Насчет давления воды, я скажу Синклеру, чтобы он поговорил с тобой, передавал все отчеты об этом. У него там есть технический персонал, который может разобраться со всеми… проблемами такого рода.
«Он не хочет, чтобы я приходил туда, – понял Билл. – Он не хочет, чтобы я увидел, что это такое…»
Но Билл понял кое-что еще. Был шанс, что он увидит «Персефону» изнутри – в качестве заключенного. Это может произойти, если он скажет что-то неправильное. Вот к чему все шло в Восторге. И он не мог рисковать, не мог просто исчезнуть – Элейн и его маленькая дочь нуждались в нем…
Билл медленно выдохнул, стараясь успокоиться. Когда все утихнет, может быть, он сможет уговорить Райана закрыть «Персефону».
– Хорошо, мистер Райан, – сказал он, стараясь держать голос как можно более ровным. – Я думаю, вам виднее.
Саймон Уэльс испытал сильное смешанное чувство суеверного страха и гордости, когда охранник впустил его в камеру Софии Лэмб.
Она ждала его, сидя на аккуратно заправленной койке, держала спину прямо. Ее руки покоились на коленях, а светлые волосы были собраны в пучок. Женщина выглядела похудевшей, с ввалившимися глазами. Но искра трансцендентного не покинула ее.
– Что ж, ты пришел, – произнесла она мягко. – Как тебе это удалось?
Уэльс глубоко вздохнул, чтобы успокоиться, прежде чем ответить. Он видел в этой женщине посланницу Очага Всеобщей Любви, сияющую Жанну д`Арк, ожидавшую восшествия на костер.