Читаем Биосоциальная проблема и становление глобальной психологии полностью

Когда в конце 1970-х годов стали появляться переводы трудов российских психологов, среди которых прежде всего надо отметить книги по теории деятельности А. Н. Леонтьева (Leontiev, 1973, 1978, 1979), на фоне возникшего интереса зарубежных коллег (Mammen, Mironenko, 2015), сразу обозначилась проблема существенных трудностей адекватного понимания российских текстов зарубежными учеными в силу особенностей используемого понятийного аппарата. Стало очевидным, что здесь требуются специальные усилия. Интересным примером работы в данном направлении является книга «Основные понятия теории деятельности» американского ученого Ч. Толмена (Tolman, 1988), в которой приводились разъяснения и примеры использования ряда понятий, таких как «действие», «деятельность», «цель» и т. п. Этот пример заслуживает внимания, однако, проблема перевода не утратила своей актуальности и сегодня.

Особую трудность представляет использование понятия «субъект». Неслучайно в работе Толмена (Tolman, 1988) это понятие не было в числе интерпретируемых. Содержательная интерпретация понятия «субъект», корневого для российской психологии, представляется невозможной без разъяснения вопроса о соотношении понятий «субъект» и «личность» в российской психологии. В современной науке личность и субъект находятся в центре внимания исследователей. Абсолютное большинство публикаций и защищаемых диссертаций по психологии обращены сегодня именно к сфере целостных аспектов и проявлений человеческого бытия, к предметной области, обозначаемой вышеназванными двумя понятиями. В то же время, при том что научным сообществом уже затрачены значительные усилия на методологическую проработку каждого из понятий, вопрос об их соотношении остается остро дискуссионным (Моросанова, Аронова, 2007). Это затрудняет коммуникацию ученых и порождает сложности понимания научных текстов, что становится проблемой в ситуации произошедшего стремительного расширения и дивергенции профессионального сообщества психологов в России в постсоветский период.

Внесение ясности и порядка в вопрос соотношения данных понятий представляется актуальным сегодня и в контексте происходящей интеграции российской психологии с зарубежной, преимущественно англоязычной наукой. Если понятие личности является вполне интернациональным, то понятие субъекта употребляется лишь в российской психологии и на сегодняшний день может считаться непереводимым. Нередко встречаются попытки перевода понятия субъекта на английский язык как subject, что приводит к чудовищной и позорной деформации смыслового содержания переводимого текста.

С.Л. Рубинштейн, который ввел в российскую науку понятие субъекта в 1930-х годах, как известно, не разграничивал в своих работах содержание понятий субъекта, личности, человека. Быть личностью и быть субъектом для него – имманентные свойства, человеку присущие. С. Л. Рубинштейн говорит о человеке как о субъекте, подчеркивая инициирующий, самодетерминированный характер человеческой деятельности, о человеке как о личности, подчеркивая его социальность. Развитие субъектного подхода в российской психологии, однако, потребовало уточнения вопроса о соотношении данных понятий. К этому вопросу обращались едва ли не все российские методологи, в том числе такие как К. А. Абульханова-Славская, Л.И. Анцыферова, А.В. Брушлинский и др. (Проблема субъекта., 2000). Представляется, что исчерпывающий обзор мнений дается в монографии В. И. Моросановой и Е.А. Ароновой (Моросанова, Аронова, 2007), поэтому ограничимся здесь общим выводом о том, что в литературе нет единства в отношении следующих моментов:

– в какой мере и как перекрываются содержания данных понятий: диапазон мнений здесь – от полного поглощения одного из понятий другим до попыток полностью развести их содержание;

– как соотносятся данные понятия по уровню: обоим понятиям приписывается «высокий» уровень в структуре психики, однако часты попытки поставить одно над другим, в частности, представить одно как высший уровень другого (см. предыдущий пункт).

Эти вопросы решаются по-разному как в общетеоретическом плане, так и на уровне конкретно-психологических интерпретаций.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Лучшее в нас. Почему насилия в мире стало меньше
Лучшее в нас. Почему насилия в мире стало меньше

Сталкиваясь с бесконечным потоком новостей о войнах, преступности и терроризме, нетрудно поверить, что мы живем в самый страшный период в истории человечества.Но Стивен Пинкер показывает в своей удивительной и захватывающей книге, что на самом деле все обстоит ровно наоборот: на протяжении тысячелетий насилие сокращается, и мы, по всей вероятности, живем в самое мирное время за всю историю существования нашего вида.В прошлом войны, рабство, детоубийство, жестокое обращение с детьми, убийства, погромы, калечащие наказания, кровопролитные столкновения и проявления геноцида были обычным делом. Но в нашей с вами действительности Пинкер показывает (в том числе с помощью сотни с лишним графиков и карт), что все эти виды насилия значительно сократились и повсеместно все больше осуждаются обществом. Как это произошло?В этой революционной работе Пинкер исследует глубины человеческой природы и, сочетая историю с психологией, рисует удивительную картину мира, который все чаще отказывается от насилия. Автор помогает понять наши запутанные мотивы — внутренних демонов, которые склоняют нас к насилию, и добрых ангелов, указывающих противоположный путь, — а также проследить, как изменение условий жизни помогло нашим добрым ангелам взять верх.Развенчивая фаталистические мифы о том, что насилие — неотъемлемое свойство человеческой цивилизации, а время, в которое мы живем, проклято, эта смелая и задевающая за живое книга несомненно вызовет горячие споры и в кабинетах политиков и ученых, и в домах обычных читателей, поскольку она ставит под сомнение и изменяет наши взгляды на общество.

Стивен Пинкер

Обществознание, социология / Зарубежная публицистика / Документальное
Цивилизационные паттерны и исторические процессы
Цивилизационные паттерны и исторические процессы

Йохан Арнасон (р. 1940) – ведущий теоретик современной исторической социологии и один из основоположников цивилизационного анализа как социологической парадигмы. Находясь в продуктивном диалоге со Ш. Эйзенштадтом, разработавшим концепцию множественных модерностей, Арнасон развивает так называемый реляционный подход к исследованию цивилизаций. Одна из ключевых его особенностей – акцент на способности цивилизаций к взаимному обучению и заимствованию тех или иных культурных черт. При этом процесс развития цивилизации, по мнению автора, не всегда ограничен предсказуемым сценарием – его направление может изменяться под влиянием креативности социального действия и случайных событий. Характеризуя взаимоотношения различных цивилизаций с Западом, исследователь выделяет взаимодействие традиций, разнообразных путей модернизации и альтернативных форм модерности. Анализируя эволюцию российского общества, он показывает, как складывалась установка на «отрицание западной модерности с претензиями на то, чтобы превзойти ее». В представленный сборник работ Арнасона входят тексты, в которых он, с одной стороны, описывает основные положения своей теории, а с другой – демонстрирует возможности ее применения, в частности исследуя советскую модель. Эти труды значимы не только для осмысления исторических изменений в домодерных и модерных цивилизациях, но и для понимания социальных трансформаций в сегодняшнем мире.

Йохан Арнасон

Обществознание, социология