Бирит-нарим (СИ)

   Дом быстро позабыл их тепло и голоса. Летняя жара и прохладный ветер зимы развеяли запахи. Дольше всех держался аромат душистого масла, которое любила Тирид, но и он был сейчас едва ощутим.

   Все еще ступая бесшумно, Лабарту пересек двор, вошел в темный дом. Сбросил одежду, влажную от речной воды, опустился на овечьи шкуры, служившие ему постелью. Нигде в городе не было такой тишины, как в этом жилище на заброшенной улице, - но и здесь слышался шелест, распадался на голоса сверчков и дыхание ветра. И самым громким звуком в этой тишине было биение собственного сердца, движение крови в жилах.

   В такие ночи трудно не думать о том, как одиноко теперь в этом доме.

   С тех пор, как Шебу и Тирид ушли, Лабарту чаще стал говорить с людьми. Но то, как они кланялись в страхе, покорность в их сбивчивых и торопливых словах, - все заставляло оборвать речь, не задавать вопросов.

   Тот, кто в таком ужасе смотрит на меня, не сможет понять, а, значит, не сможет и ответить.

   Но были и те, кто не боялись. Были жрецы, чья жизнь словно бы проходила в невидимом Лабарту мире, и был Уруту.

   Лабарту встретил его, когда разлив реки был особенно бурным, и люди горевали об унесенных лодках и разрушенных домах. Это был четырнадцатый разлив рек для Лабарту.

   Он был невысок -- многие дети Лагаша превосходили его ростом и были шире в плечах. Но не сильнее, нет. Горожане уступали ему дорогу, знали -- вот идет демон, дитя демонов, пьющий кровь, неопаляемый солнцем. Люди отступали в сторону, делали охранительные знаки, страшились наступить на его тень.

   Но однажды, когда Лабарту бродил по берегу канала и читал следы, как велел Шебу, подошли двое и остановились, словно ждали, заметит ли он их. Один -- юноша, лишь этой весной облачившийся в одежду взрослого воина. Лук за плечами, короткая перепоясанная рубаха, нож... А рядом с ним мальчик, бледный от страха, обеими руками вцепившийся в колчан со стрелами.

   Лабарту не был голоден.

   Старшим был Уруту, и он сказал тогда:

   -- Я не боюсь тебя. Я знаю свою судьбу. Гадание гласит - я умру на войне, от вражеской стрелы.

   Лабарту знал, что нельзя спорить с судьбой.

   С тех пор он много раз говорил с Уруту. И в городе, и на берегу канала, утром, в полдень и на закате.

   -- Ты демон, -- сказал как-то Уруту. В тот вечер они встретились у колодца. Девушки, черпавшие воду, поспешили уйти, но Уруту остался. -- Где твои родители найдут жену для тебя? В Лагаше нет больше демонов.

   -- Я демон, -- ответил Лабарту. -- Это люди в спешке женятся, рожают детей и умирают. Демонам некуда спешить.

   Тирид засмеялась, когда он пересказал эти слова.

   - Ты сам найдешь ту, которую захочешь привести в свой дом, - сказала она, - и сделаешь демоном, когда пожелаешь.

   У Тирид были красивые ожерелья, из бирюзы, из жемчуга, из крохотных белых ракушек. Витые серьги, браслеты с бубенчиками, костяные и деревянные гребни. Ничего из этого Тирид не забрала с собой, - высыпала все украшения в маленький сундук, сказала, улыбаясь: "Это для той, что станет жить здесь".

   Сквозь ночную темноту Лабарту видел плетеный сундук, - на прежнем месте, там где оставила его Тирид, у стены. Настала пятая весна с тех пор, как ушли родители, но за все эти годы никто не заглядывал в шкатулку, никому Лабарту не дарил сокрытые там ожерелья и серьги.

   Ему некого было привести к своему очагу.

   Женщины Лагаша с готовностью уступали его желаниям, но в глазах у них всегда таился страх. Лишь когда страсть раскалялась, и мысли теряли форму и звук, лишь тогда этот страх исчезал.

   Или я не замечал его.

   Однажды, он задержал девушку в своем доме. Решил - стоит ждать, стоит дать время, ведь ей нечего бояться, она поймет. Она разожгла очаг, позабывший об огне, толкла ячмень в широкой ступе, пекла лепешки. Лабарту приносил ей то, что она просила, - она благодарила, еле слышно, не поднимая глаз. Иногда, также тихо, она начинала петь. Иногда шептала что-то - замолкала, стоило Лабарту приблизиться, но он успевал уловить имена богов, слова мольбы.

   Она засыпала рядом с ним, на мягких овечьих шкурах. Как-то раз, проснувшись, она улыбнулась, и в глазах у нее не было и тени тревоги. Лабарту засмеялся, обнял ее. И в этот миг она встрепенулась, пробудившись полностью - поняла, кто рядом с ней - вновь стала покорной и далекой. Страх трепетал вокруг нее, был ощутимей, чем тепло ее тела.

   - Пойдем, - сказал тогда Лабарту. - Я отведу тебя домой.

   Он хотел рассказать об этом Уруту, хотел сказать: "Ты был прав, в этом городе нет жены для меня", - но пророчество исполнилось, вражеская стрела нашла свою цель.

   Судьба Уруту исполнилась, как исполняются все судьбы.

   Перед тем, как уйти, Шебу сказал: "Там где я родился, было принято так: каждый юноша, готовый стать воином, отправлялся в степь, и там оставался наедине с землей, небом и дикими зверями. Это было испытание одиночеством. Ты - не человек, и поэтому твое испытание будет много длинней".

   "Я пройду его", - ответил ему Лабарту.

   - Я пройду его, - повторил он сейчас, глядя в темноту.

   Среди множества людей он был наедине с землей и небом.

2.