Бирит-нарим (СИ)

   Перемены... Всегда перемены.

3.

   Хозяин еще не переступил порог, а Ишби уже понял, -- пришла с ним не Ашакку. Еще не видя, ощутил, -- второй экимму слаб, сила его -- как солнечный блик средь трепещущих теней. Совсем юный, такого и не заметишь, пока не подойдет близко.

   Ишби повернулся ко входу, привычным жестом одернул рубаху, откинул волосы с лица. Факел потрескивал, запах смолы клубился, поднимался все выше. И вот с улицы донеслись звуки -- тихие слова, и шаги, неслышные человеческому уху.

   Лабарту вошел во двор, и на миг Ишби застыл, глядя на него.

   Как всегда, едва увидел, -- и кровь успокоилась, а душа замерла. Вот он, хозяин, -- пришел, и мир будто бы стал тверже, а ночь яснее. И как могут люди не понимать, кто перед ними? Неужели не видят, что перед ними экимму, тот, кому принадлежит вся кровь Баб-Илу? Кого они видят? Человека?

   Еще юного, но уже богатого, уверенного в себе. Уроженца здешних мест, нет сомнений, -- глаза темные, как вода в ночном Евфрате, и волосы черные... За кочевника бы приняли, да только не ходят кочевники в такой одежде, и украшений таких не носят: причудливых серег, что блестят сквозь волнистые пряди волос, золотых чеканных браслетов и колец с алыми камнями... Что могут подумать люди? "Вот сын богатых родителей, всю жизнь проведший в стенах Баб-Илу. Ни в чем он не знает недостатка, и о другой судьбе и помыслить не может"

   Люди... Что могут знать люди?

   Ишби поклонился и произнес слова приветствия, не поднимая глаз. И лишь потом выпрямился и взглянул на женщину, которая вошла во двор следом за хозяином. Лабарту жестом велел ей приблизиться.

   -- Это Зу, -- сказал он. -- Твоя сестра.

   Сестра...

   Двигалась она плавно -- тело словно текло под одеждой. Такую походку не встретишь у горожанок, да и среди экимму -- редко... Лица не разглядеть было, затеняло его длинное тонкое покрывало. Рукой она придерживала края ткани, и сразу видно, -- непривычно ей это, лишь при входе в город надела накидку, чтобы не приняли за рабыню.

   Не иначе, в степи он нашел ее. Где родился, оттуда и приводит женщин.

   -- Рад видеть сестру, -- проговорил Ишби, глядя на нее. -- Пусть в доме хозяина всегда будет ей благо.

   Женщина повернулась к Лабарту, и от движения покрывало соскользнуло на плечи.

   -- Говорил, тут будет мой старший брат, -- сказала она, улыбаясь. Голос ее был похож на походку, столь же плавный, тягучий. -- Тот, кого я должна слушаться, когда тебя нет рядом... Но с чего бы мне слушаться ребенка?

   Ишби не успел увидеть, как хозяин размахнулся. Лишь раздался звук удара, пламя забилось от порыва воздуха, тени заметались по стенам, -- и Зу оказалась на земле. Сидела, держась за плечо, до крови закусив губу, смотрела снизу вверх.

   -- Это твой старший брат, Ишби, -- произнес Лабарту, раздельно и твердо. -- Когда нет меня дома -- будешь слушаться его. Если не выполнишь, то, что он скажет, он накажет тебя, как я.

   Я не хочу наказывать ее. Зачем?..

   Но возразить нельзя -- и Ишби стоял молча, ждал.

   Зу встретилась взглядом с хозяином и кивнула.

   -- Я поняла, -- сказала она и поднялась с земли.

4.

   До рассвета оставалось часа два, не более, но сон все не шел. Лабарту лежал, закинув руки за голову, слушал ночь, смотрел в темноту. Светильники давно догорели, и человеческий глаз не различил бы ни стен, ни занавешанного входа, ни чернильных провалов окон... Но Лабарту смотрел на потолок и видел кирпичную кладку свода, и, приглядевшись, -- обрывки паутины в углу, колышащиеся от едва приметных движений воздуха. Люди еще не проснулись, и не слышно было шагов, грохота котлов, звуков льющейся воды и голосов...

   Все спят... Только я...

   Лабарту повернулся, приподнялся на локте. Узорчатое тонкое покрывало соскользнуло на постель, прошелестело, -- и вновь стало тихо.

   Только я... и ночь... Мы одни.

   И зажмурился, отгоняя неверные мысли.

   Нет... Как могу быть один, если рядом -- дитя моего сердца?

   Открыл глаза и смотрел на нее, долго, слушал лишь биение своего сердца.

   Зу дышала ровно, веки ее подрагивали -- видела что-то во сне. Но чувства ее были быстротечны и неуловимы, и не понять, печальный сон ей снится или радостный. Волосы ее разметались по постели словно темная вода, ладонь спрятана под щекой, лишь кончики пальцев видны, и даже покрывалу не скрыть, как красиво ее тело... И такая же она -- в сердце, там, где есть место для каждого обращенного. Отблеском солнца звенит в груди, похожая на искуссно ограненный изумруд, -- грани его переливаются, острые и твердые. Красивая и...

   Чужая...

   Лабарту вновь откинулся на постель, но мысли все не уходили, шли по кругу, вновь и вновь.

   Так похожа на Баб-Илу... странно, что родилась в степи... Да, для этого города Зу, поэтому и забрал ее себе. Чтобы все посмотрели и сказали: "Вот женщина, прекрасная, как Врата Бога, как Длань Неба!" Пусть... кажется чужой. Оживил ее своей кровью -- значит, моя.

   Зря ты сделал так, прошелестел голос Кэри, почти неслышный, далекий. Не надо было...