Бирюк

— Как выбрался? — Коля усмехнулся, сверкнув на меня глазами. — Так это ты меня вытащила. Я тебя по тому лесу тащил, а по факту — ты меня из болота. Так-то. И никаких твоих спасибканий мне не надо, потому как тянуть тебе меня еще долго. Всю жизнь тянуть.

Я, сглотнув, отвернулась к окну. Потому что… потому что ощутила себя в безопасности, но и в западне одновременно. И именно та безопасность и легкость избавления от любой проблемы, сомнения, что нес с собой Коля, и почудились мне ловушкой. И то самое чувство, что он транслировал открыто, практически навязывал. Моей ему безусловной необходимости. Не на сейчас, не только в плане физического влечения. Девчонку, какой я все еще оставалась до похищения, это бы восхитило в мужчине. О чем ты грезишь в юности, когда представляешь свои отношения? Вот о таком. Чтобы ты одна нужна. Сразу, ни сомнений, ни колебаний. Или желания выбирать. Пресловутое — моя! Но ведь как раз та девчонка без памяти любила своего мужа-предателя. Вроде бы. И она же и умерла в том лесу. Сгинула в ледяной реке. Кто я теперь и чего хочу, чем восхищаюсь? Желаю ли я нуждаться снова в ком-то, как если бы это был твой воздух, и чтобы так же нуждались во мне? Или же, наоборот, ощущаю что-то слишком похожее на панику от этого. Еще прошлым вечером я разрешила себе хотеть остаться с Николаем. Тогда это казалось простым, как перестать задерживать дыхание. Теперь? Я была Александрой Ольшанской, полюбившей однажды предателя. Не оставалось никаких больше «может быть, все не совсем так». И нет, не Коля здесь был тем, чьим чувствам нельзя доверять. Это была я.

ГЛАВА 22

Иван Палыч, конечно, местами тот еще бесчувственный мудачина. Но есть кое-что, в чем я с ним согласен. Есть моменты и ситуации, когда женщинам вредно думать. Просто-таки противопоказано. Потому что не думают они, а надумывают. За считанные минуты такого в башке нагородить могут — хрен потом бульдозером разгребешь. А уж к выводам каким в состоянии прийти — пиздец. В смысле — у них. Пиздец всему, жизнь — говно, или типа там «я не уверена, что нам и дальше вместе по пути». Ага, с утра все нормально было с общим направлением, а потом узнает чего, в голове покрутит — и опа! Ей надо разобраться в себе и своих чувствах. Ладно, тут грешу предвзятостью. У мужиков такая же херота бывает приключается. Пореже, но бывает же, и забуриваемся мы в такое реально по жесткачу, глубже гораздо, если уж на эту дорожку стащило. Я тому живой пример. Так что не мне Сашку судить. Судить не мне, а вот выбивать думки дурацкие как раз мне.

На подъезде к дому начался сильный снегопад. Прижал немного деревянную от напридуманной ереси Сашку к себе, закрывая от бросающего в лицо снежинки ветра, и повел в квартиру. Она не пыталась отстраниться, но я дистанцию, что она у себя в голове, сильно умной, создала, нутром чуял. Будем, значит, ее убирать. Уничтожать. Самым простым и древним методом. Ничто так не лечит женщину от лишних мыслей, как качественное вытрахивание. А мне и самому этого средства необходимо хапнуть от души, так, что зубы сводит. Не выскажу ей вслух, но сам факт того, что она ушла… Я просил остаться, а она ушла. Да, это было логично и ожидаемо в ее состоянии, но внутренней зверюге срать на психологическую обоснованность. Ушла. Факт. И не куда-то, а в свою старую квартиру, где с этим недомужем своим жила. Бесит. Люто. Даже без того керосина, что с удовольствием добавил Ольшанский.

Не выдержав давления монстриного своего нутра, что сейчас исходилось яростью неудовлетворенной, развернул и толкнул Сашку спиной в стену.

Зачем туда, Сашка? Неужто тебе там почудилось больше безопасности, чем со мной, у меня? Границу хотела между нами? Не будет ее.

— Коль… — успела она только выдохнуть кратко, и я уже запрокинул ей голову, жестко сталкивая наши губы. Не рвался сразу, зафиксировал и прижимался только, облизывал, не позволяя больше и звука издать.

Не будет границ, Сашка, не будет, уясни. И безопасности тебе от меня нигде не будет. От всего прикрою, девочка моя, но от себя — нет. Тебя мой монстр уже захватил, присвоил, личным солнцем вместо сердца в груди поселил. А монстры — они те еще твари жестокие и выжить по-любому желающие. А какая жизнь без сердца? Так что да, никаких границ и безопасности. От меня. Не нужно их тебе. Не дам.

Обхватил пальцами нижнюю челюсть, нажимая и вынуждая открыться Сашку. Сожрал ее всхлип, вталкивая язык в ее рот. Стиснул грудь сквозь слои ткани. Она разом и обмякла подо мной, вцепляясь в мой свитер. Сунул колено ей между ног, усаживая и давая опору, целуя жестко. До вкуса соли и меди. До рваных алчных стонов-хрипов, не разберешь уже чьих. Горячая уже там, даже через все преграды между нашей кожей меня чуть не прижигает.