Бирюк

— Па, а Коля где? — огляделась я в пустом кабинете с большим портретом президента на стене.

— Да че ему будет, амбалу твоему. Опросят, и приедет к тебе в больницу, — ответил и глаза отвел.

— Я без него никуда…

— Цыц, сказал! Алька, я сказал — поедешь, значит…

— Нет, — отрезала я и села, посмотрев на родителя прямо, чуя нутром дурное и восставая всем существом против. — Я без него никуда.

— Алька… он мужик, ему и разгребать, — нахмурился отец. — Вытащу я его, клянусь. С моими деньгами и связями раз плюнуть. Ну даже если и посидит чуток…

— Папа, — я подалась вперед и обхватила его осунувшееся лицо ладонями, — мы ни в чем не виноваты. Нас не нужно вытягивать. Веришь мне? Гошкина смерть… мы не при чем.

Он помолчал, глядя на меня все более мрачно.

— Вот как. Ну как скажешь, дочь. Как скажешь.

И почему мне почудилось, что его мысли сейчас совсем в другом месте?

ГЛАВА 24

— Выходи, чего развалился тут! — Дверь камеры, куда меня определили, когда быканул сдуру, открылась, и появился хмурый Ольшанский. — Отдыхает он тут, а дочка моя в голодные обмороки падает, его ожидаючи. Взяла моду забастовки мне устраивать. И все ты, Шаповалов!

Он еще и договорить не успел, а я сдвинул его с дороги и помчался по коридору. Бледная Сашка сидела на кушетке и вскочила мне навстречу.

— Ты как? — заглянул я ей в лицо и сразу поцеловал в задрожавшие губы. — Тш-ш-ш, не реви. Прости.

— Ну зачем же, Коля? — все же всхлипнула она.

— Сглупил. Психанул.

Живой же я. Как услышал в кабинете следака, что Иван Палыч орет дурным голосом и скорую требует, так и перемкнуло. Покидал чуть ментов, что остановить меня пытались. Типа же допрос, куда пошел. Вот и запихнули меня в камеру поостыть.

— Хорош стоять, прилипли они, — заворчал опять над душой Ольшанский. — Домой поехали, обсудить есть что, да и Альку кормить надо.

Чуть дальше по коридору я увидел Комарова — опрашивавшего меня следователя-важняка, на челюсти которого наливался синяк с отеком. Он что-то пытался возражать ментовскому генералу. Так понимаю про то, что отпускать меня нельзя. Общественно опасный тип я, ну да.

— Комаров, я никуда не потеряюсь, — сказал ему, прижав Сашку лицом к своему плечу. — И за челюсть прости. Захочешь тоже врезать — милости прошу, но поддаваться не стану.

Что-то я сегодня многовато извиняюсь.

— В ресторан заскочим, — распорядился уже на улице Ольшанский.

— Какие рестораны, на диете Сашка, — огрызнулся я.

— И ты еще туда же? — взвился геморный родственник. — Куда ей худеть? Не нравится такая, иди себе швабр ищи тощих, а от моей дочери отвали!

— Да причем тут худеть?!

— Папа, Коля, ну перестаньте! Пап, у меня желудок шалит, мне особая еда нужна пока.

— А я знал! Говорил тебе, что доведешь себя.

Блин, Сашке еще и прокапаться же надо!

— Едем к нам на квартиру, — постановил я, и Ольшанский бухтел, но упрямиться не стал.

— Хоть не совсем голодранец, и то хлеб, — пробурчал он, оглядевшись в моей двушке, где я первым делом поставил греть детские консервы.

— Пап! — вздохнула Сашка. — Ну перестань уже, а.

— Так я же… хвалю, — дернул щекой вредный мужик, натолкнувшись на мой «хорош мотать ей нервы» взгляд. — Не балбес, говорю, заработал же на жилье. Если не мама с папой подарили.

Завтракали мы в тишине, можно сказать, мирной, если не считать того, что Ольшанский с брезгливой гримасой рассмотрел и понюхал пюре для Сашки. Не прокомментировал, и то хорошо. Но вот когда пришел медбрат ставить капельницу…

— Это, блядь, что, Шаповалов? — прошипел он гневно, вытащив меня в прихожую. — С Алькой что? Какого хрена тут… на дому? Почему в клинику не везешь?

— Так нужно, Иван Палыч. Если Александра посчитает нужным, то сама вам расскажет, что с ней.

— Да я тебя… Говори, сказал, или увезу и под замок посажу ее, а тебя обратно ментам сдам, и хрен ты у меня выйдешь…

— Иван Палыч, может, хватит? — посмотрел я на него примирительно. Вот и не двинешь же для прояснения мозгов, и прав он тут, за дочь переживая. Хотя где его пристальный контроль раньше-то был? — Давай мы лучше по делу пока перетрем, а?

— По делу… — насупился уже на кухне он над кружкой чая, все поглядывая в сторону коридора, куда ушла Сашка. — Не беременная, значит?

— Нет. Пока.

Он помолчал, посопел и, наконец, вздохнул, зыркнув исподлобья.

— Думаешь не понимаю, что набедокурил я тогда с Дежневым? Ну чего уж… Но и ты с соплежуем облажался.

— Точно, — согласился я.

— Надо же было, чтобы не подкопаться!

— Иван Павлович, я ему в морду дал, да. Но не больше.

— Так ты же сказал…

— Сказал, что допустил косяк. Надо было его сразу в оборот брать и нашим в «Орион» сдавать, чтобы дожали и все вытрясли. Не оставлять без присмотра.

Да только не до него мне тогда было. Сашку вытаскивать надо было из срыва, где она в том числе и заслугами псевдопокойника-отца очутилась.

— Мне надо было звонить, Коля! Мне! Не хрен чужих в дела семейные тянуть!

В семейные дела, значит? Жук ты, Иван Палыч.

— Не хрен в таком случае в семье конфронтацию нагнетать.