Бирюзовая зима

– Если версия Доминика недалека от истины, – продолжал Элиас, – он, конечно, в скверном положении. Но что мне теперь – пожалеть его? Он долго играл ее чувствами и не в последнюю очередь виноват в том, что произошло. Хоть бы позвонил кому-нибудь из нас, когда выставил ее за дверь!

Я кивнула:

– Да, уж это-то он мог сделать.

– А что меня больше всего разозлило, – добавил Элиас, – так это его манера говорить о Джессике свысока. И Ян, его верная собачонка, не нашел ничего лучше, чем поддакивать Доминику. Что бы Доминик ни делал, Ян всегда на его стороне.

Элиас сердито фыркнул.

– Доминик повел себя как последняя скотина, а Ян его еще и поддерживает! Эта парочка довела меня до белого каления. И когда Доминик в придачу ко всему заявил, что он здесь вообще ни при чем, а Джессика – психованная дура и сама во всем виновата, тут у меня предохранитель и сорвало. И я дал ему в морду.

– И что дальше? – осторожно поинтересовалась я.

– А ничего. Разбил ему губу. Он покачнулся, Ян тут же поспешил ему на помощь, а Себастьян сказал, что лучше нам уйти.

Да уж, в чем Себастьяну не откажешь, так это в здравом смысле.

– Я понимаю, что вчера в больнице нагнал на вас страху, – сказал Элиас. – Словами не передать, как я раскаиваюсь, что грубо обошелся с Софи. Да, она должна была нам обо всем сообщить – я по-прежнему так думаю. Но распускать руки мне, конечно, не стоило.

– Ты поговорил с ней?

– Да. Извинился перед ней и все объяснил. Я ведь ужасно боялся, что Джессика умрет. Софи сказала, что все понимает и не сердится. Но я сам себя не могу простить. Я ведь на самом деле не такой, Эмили. Агрессия мне чужда. Доминик – второй человек, которого я ударил за всю свою жизнь. А на женщин я вообще не поднимал руку. Ты веришь мне?

– Конечно, верю, Элиас, – ответила я. – Я знаю, что ты не такой. И ты вовсе не должен передо мной оправдываться. Ты был в отчаянии, а в таком состоянии люди часто ведут себя неразумно. Важно потом признать свои ошибки и извиниться перед тем, кого обидел.

Он ничего не ответил. Его взгляд был устремлен неведомо куда.

– А с Джессикой удалось поговорить? Как она? Что сказала?

Судя по выражению лица Элиаса, визит в больницу оставил не самые лучшие воспоминания.

– Да почти ничего, – плечи его опустились. – Она не хотела никого видеть. А уж меня и подавно.

– Она сердится на тебя?

– Не знаю, – отозвался он. – Думаю, она и сама пока не понимает. Ситуация очень тяжелая, ей стыдно. Да к тому же психолог против того, чтобы отпустить ее из больницы – говорит, что он за нее пока не ручается. Когда она это узнала, то окончательно упала духом.

Я сглотнула.

– Этого-то я и боялась.

– Я тоже, – откликнулся он. – И я чувствую себя немного предателем, потому что…

– Потому что?

– Потому что я испытал облегчение, когда это услышал. Мы чего только не перепробовали, но помочь ей так и не смогли. И что ожидало бы нас в будущем? Я же не могу двадцать четыре часа в сутки при ней дежурить и следить, чтобы она не наделала глупостей. При этом на меня давила бы ответственность. Вдруг она снова попытается наложить на себя руки и на этот раз у нее получится?

– Честно говоря, я не вижу тут никакого предательства, Элиас. На твоем месте любой думал бы так же.

– Но почему я чувствую себя так, будто предаю ее?

– Я понимаю твои чувства. Очень хорошо понимаю. Конечно, я сужу со своей колокольни, но мне кажется, тебе не стоит себя винить. Джессике нужна помощь, – сказала я. – Причем такая, какой вы оказать не можете. Да и откуда вам взять необходимые навыки? Речь ведь не о бытовых неприятностях, а о серьезных психических проблемах. На то и существуют специалисты. Всегда важно отдавать себе отчет в том, где твои возможности заканчиваются. Поэтому лучше предоставить заботу о Джессике людям, которые умеют работать с подобными случаями.

Элиас тяжело вздохнул и помолчал немного.

– Разумеется, ты права, – наконец признал он. – Но это так… – Он не договорил и пожал плечами.

– Все равно чувствуешь себя виноватым, да?

Он молча кивнул.

Под одеялом я обхватила руками щиколотки.

– Так выходит, никто из вас так и не поговорил с Джессикой?

– Почему же. В конце концов мать уговорила Софи поговорить с Ивонн. Не знаю, сколько она там пробыла, но мне показалось, что целую вечность. Вернувшись, она сказала, что Джессика не хочет нас видеть, так как ей стыдно и она боится, что мы сердимся на нее. Тогда я, не раздумывая, направился к ней в палату. Уму непостижимо, почему она несет такую чушь. Речь ведь о ней, а не о нас. У нее проблем по горло, и ни о чем другом ей, собственно, сейчас и не надо думать.

– Она тебя выставила?

– Нет. Все остальные тоже зашли, и вместе мы хотя бы смогли убедить ее, что никто на нее не сердится. Но вся эта ситуация ей, конечно, неприятна. Попытку самоубийства она обсуждать не хочет ни в какую. Большую часть времени мы просто сидели вокруг ее постели и молчали.

Элиас очень старался рассказывать сухо и по делу, но если вслушаться, можно было уловить, как подрагивает его голос.

– Когда ее… переведут? – спросила я.

– Завтра утром, – ответил он. – По крайней мере так сказал психолог.