Бирюзовые серьги богини

Когда караван встал, и люди начали обустраиваться на ночлег, Бахтигуль села невдалеке и тоскливыми глазами наблюдала за тем, как ставят шатры, как разводят огонь и варят суп. Девочка принюхивалась к запахам еды, как голодный волк, который ходит вокруг охраняемого гурта, и знает, что не утащить ему овцу, не утолить голод. Голова Бахтигуль закружилась, и снова пришло спасительное беспамятство. Девочка завалилась на бок, ничего не слыша и не видя.

Стемнело. На небе засияли звезды. У костров слышался смех, где-то рядом хрустели кони, пережевывая молодые кустики трав. Бахтигуль очнулась от холода, студеными ручейками пробравшегося через разодранную одежду к худенькому тельцу. Девочка встала и, пошатываясь, несмело побрела к костру, хоть погреться, хоть чуточку поближе…

Ее заметили. Кто-то подозвал, кто-то гыкнул, отгоняя, как дикого зверя. Но все же жалость победила страх, и Бахтигуль не только разрешили погреться, но и дали чашку супа.

Обжигаясь, держа чашку двумя трясущимися ладошками, девочка пила суп под дружный хохот людей, которым она казалась смешным пугалом, которые нашли для себя развлечение, наблюдая за оборванкой, глупо улыбающейся и мычащей в ответ на вопросы и шутки. Северянин не выдержал издевательства над ребенком. Он сел рядом с ней, прикрыл полой своего халата и в ответ на непонимающие взгляды, сказал, будто про себя:

— Да какой она демон, просто ребенок!

Бахтигуль обвела всех вопрошающим взглядом. В нем было столько откровенности, столько просьбы о милости, что видавшие виды караванщики опустили глаза, стыдясь своего веселья.

— Ладно, пусть идет с нами до ближайшего селения. Там оставишь ее, — разрешил старший.

— Добро! — прижимая к себе девочку, беспокойно вертевшую головой от одного человека к другому, одобрил его решение бородач.

— Ну, что сжалась вся? — с нежностью, на какую был способен мужчина, спросил он. — Эх, дитя… натерпелась ты… ничего, найдем тебе жилье, забудешь свою боль, новая у тебя жизнь начнется! А? Понимаешь?

Бахтигуль понимала. Тому, кто слышит сердцем, любая речь понятна.

Караван медленно брел на юг, огибая холмы, вползая на перевалы. Они прошли уже не одно стойбище кочевников, но девочка так и шла за караваном, не желая оставаться нигде. Она то бежала рядом, то ехала на лошади, куда ее сажал бородач. Не таким страшным оказался он. Просто его черные курчавые волосы, что на голове, что на бороде, были куда гуще, чем у других. Вот и выглядел он на фоне остальных мужчин суровым и грозным. Северянин дал Бахтигуль гребень, показывая, чтобы причесалась, залатал порванные сапожки. Хотел было и штанишки починить, но она застеснялась, убежала. Тогда бородач достал один из своих отрезов, и умело скроил ей на глазок и сшил новые штаны. Хоть они были не такие теплые, а все же чистые и целые. Бахтигуль отблагодарила его признательным счастливым взглядом, в котором читалось: «Есть хорошие люди, есть добрые люди». И с тех пор, как верный пес, ловила взгляд бородача, стараясь угадать его желания.

На привалах девочка развлекала караванщиков, танцуя для них. За это ей хлопали и давали еду. Но Бахтигуль старалась помогать во всем, в чем могла — мыла посуду, искала дрова. Спала она с собаками, позволяющими греться у их косматых теплых боков. Просыпалась раньше всех, умывалась, если рядом была вода, заплетала косу, сумев все-таки расчесать свои спутанные волосы.

Трудно приходилось в непогоду. От дождя и снега одежда Бахтигуль промокала, ноги, руки стыли. Девочка дрожала от холода, тогда бородач брал ее к себе и сажал впереди, укутав в свой халат. Спать тоже позволял в шатре. Но Бахтигуль чувствовала себя уютней с собаками. Заберется между ними, закопается в их шерсть и спокойно уснет.

Но больше всего Бахтигуль нравилось ехать на лошади. Выпрямится ровно, обеими руками крепко ухватится за луку седла и покачивается в такт шагам коня. Вокруг все видно, как птице, летящей в небе. И чувствовала себя в эти мгновения Бахтигуль такой счастливой! А то вспомнит она, как так же радовалась очень давно, так давно, что от этого воспоминания набегут слезы. Как ей не хватало добрых рук матери, как хотелось снова услышать скрипучий говор отца, спорившего с ней, и еще хоть раз заглянуть в пытливые желтые глаза волчицы, приходившей к ней в трудную пору жизни. Сейчас бы, вспоминала Бахтигуль, они всей семьей оставили пещеру, снова построили свой шалаш. Отец поставил бы силки и поймал птичку, из которой мать сварила бы ароматный суп. А потом они все вместе пошли бы за вкусными кислыми стеблями, растущими из-под земли, а она сорвала бы такой вместе с широким листом и сделала себе шапку, чему улыбнулась бы мама…

Вскоре караван повернул на восток и, преодолев перевал, начал спуск к большому селению, жилье в котором удивило не только Бахтигуль.

— Какие дома у них чудные, — заметил северянин, проезжая по узкой улочке, не раз размытой дождями, — из глины что ли… или из соломы?