Бироновщина. Два регентства

— Ужинъ готовъ, ваше величество, — отвчалъ тотъ съ поклономъ.

— Такъ прошу дорогихъ гостей откушать, чмъ Богъ послалъ.

Чиннымъ порядкомъ вс двинулись слдомъ за царственной хозяйкой. Только въ дверяхъ столовой произошло небольшое замшательство; послышалась хлесткая оплеуха и звонъ разбитой посуды.

— Это что же такое? — спрашивали другъ друга озадаченные гости.

Разсыпанные на самомъ порог пирожки и черепки служили имъ нкоторымъ уже отвтомъ; а затмъ выяснилось, что подъ тяжелую руку Бирона подвернулся по пути его слдованія лакей съ пирожками къ бульону; ну, его свтлости надо же было хоть на немъ сорвать свое сердце!

До Самсонова никому уже не было дла. Онъ вышелъ изъ танцовальнаго зала въ противоположныя двери къ парадному крыльцу, гд его никто уже не останавливалъ. Въ горл y него и безъ ужина стояли еще страсбургскій пирогъ и… герцогъ курляндскій. Съ какимъ наслажденіемъ втянулъ онъ теперь въ себя полною грудью прохладный ночной воздухъ!

Господина своего онъ засталъ уже въ постели, но не спящимъ.

— Такъ мн тебя, стало–быть, по заслугамъ наказать? — усмхнулся Петръ Ивановичъ, выслушавъ его докладъ. — Вотъ твое наказаніе.

Онъ указалъ на столбецъ червонцевъ на ночномъ столик.

— Чего смотришь! Бери, бери! — это теб оставилъ Михайло Илларіонычъ. Теперь ты и самъ можешь расплатиться за уроки съ своимъ прецепторомъ Тредіаковскимъ.

VII. Безъ сдла

Цлую недлю при Двор шли еще толки и пересуды о неслыханной продерзости шуваловскаго камердинера, — продерзости, за которую должны были, вмсто него, жестоко поплатиться главный швейцаръ Лтняго дворца и нсколько служителей: по «нещадномъ» наказаніи «кошками» на герцогской конюшн, вс они безслдно и навсегда исчезли съ дворцоваго горизонта.

На слдующей недл эту устарвшую уже тему вытснила новая, животрепещущая — замтное охлажденіе императрицы къ новобрачной чет. Догадокъ и сплетенъ по этому поводу, какъ всегда нельзя было обобраться. Наиболе же обоснованными представлялись дв:

При своемъ обрученіи Анна Леопольдовна получила въ презентъ отъ августйшей тетки драгоцнный перстень, сдланный придворнымъ ювелиромъ Граверо по личнымъ указаніямъ императрицы. Между тмъ, среди многочисленныхъ колецъ на пальцахъ принцессы не оказалось вдругъ этого самаго перстня. На вопросъ государыни: что это значитъ? — племянница, не умвшая притворяться, виновато призналась, что оправа перстня была слишкомъ старомодна, и что молодой помощникъ Граверо, Позье, передлалъ эту оправу по ея собственному вкусу. Императрица, понятно, была оскорблена и огорчена; а Биронъ не преминулъ съ своей стороны подлить еще масла въ огонь.

— Принцесса сама не знаетъ, чего хочетъ! — будто бы сказалъ онъ. — Даже подарки ея величества не по ней, и вдь только потому, что государыня не признаетъ новйшихъ французскихъ модъ и не читаетъ французскихъ романовъ.

Второю, боле серіозною причиной для неудовольствія императрицы была та настойчивость, съ которою принцесса и принцъ–супругъ ея требовали отпуска имъ изъ казны общанной имъ уже прибавки на содержаніе своего собственнаго придворнаго штата, въ сумм 80–ти тысячъ рублей въ годъ. Несмотря на протестъ Бирона, государыня въ конц концовъ подтвердила свое общаніе. Зато молодому принцу пришлось испытать на себ всю грубость, на какую былъ способенъ зазнавшійся временщикъ и которую тотъ не осмливался вымстить непосредственно на принцесс, наслдниц престола. Когда Антонъ–Ульрихъ явился въ пріемный часъ всесильнаго герцога принести ему отъ имени своего и принцессы «душевную признательность за милостивйше назначенную субсидію», Биронъ не постснялся въ присутствіи постороннихъ отчитать его:

— Ваша свтлость благодарите меня за такую милость, о которой потомъ будете горько плакать. До сихъ поръ васъ и жену вашу содержали какъ родныхъ, но вы сами пожелали сдлаться чужими…

— Да я–то–то–то тутъ приче–че–чемъ? — заикаясь еще боле обыкновеннаго, пробормоталъ растерявшійся принцъ.

— Вы — мужъ вашей жены и отвчаете за нее по пословиц: Mitgefangen — mitgehangen (вмст пойманы — вмст и повшены)! — продолжалъ герцогъ въ томъ же рзкомъ тон. — У васъ самихъ, принцъ, я готовъ врить, доброе сердце; вы искренно любите принцессу и потому длаете все по ней; но уврены ли вы, что и она васъ любитъ?

— Увренъ! — отвчалъ Антонъ–Ульрихъ. — Что за странный вопросъ!

— Вопросъ не столь странный, какъ вамъ, быть–можетъ, кажется. Я, по крайней мр, слышалъ отъ самой принцессы, когда вы въ первый разъ сватались къ ней, что женщина можетъ простить мужчин всякій недостатокъ, кром одного: что онъ не мужчина.

— Да какъ вы, герцогъ, можете говорить мн въ лицо такія вещи…

— Я повторяю только слышанное къ вашему свднію. Лично противъ васъ, принцъ, я ничего не имю и могу дать вамъ только одинъ совтъ: вмсто того, чтобы слушаться во всемъ принцессы, удалите отъ нея всхъ тхъ, кто внушаетъ ей подобную ересь.

— Вы говорите о баронесс Юліан? Но противъ нея я безсиленъ…

— Изволите видть. Такъ какъ же, согласитесь, можно было дать вамъ съ принцессой еще особое придворное положеніе? Если я отговаривалъ отъ этого государыню, то для вашей же пользы.