Риддл, наколдовав зеркало, нанёс мазь на переносицу, лоб и скулу. Он молча подошёл к ней и, призвав с пола флакон, начал наносить толстым слоем зелье на ссадины и порезы, удивляясь количеству шрамов на её коже. Он не замечал их во время секса. Неужели она поддерживала косметические чары всё время, когда они были вместе? По этой ли причине она не остаётся ночевать?
Гермиона наносила мазь на сбитый, сочащийся кровью, локоть левой руки, судорожно вздыхая, когда пальцы касались раны. Том увидел на предплечье правой руки шрам, складывающийся в надпись и его брови поползли вверх, когда он всё же прочёл то, что там написано. Он грубо схватил её.
— Что это? — холодно спросил Риддл.
Грейнджер некоторое время молчала, по-видимому, смотря туда же, куда и он, — Том не видел её лица, но мог ясно представить выражение, отобразившееся на нём. Она взяла палочку левой рукой и шрам исчез. А вместе с ним и все следы на спине.
— Гермиона, — почти прорычал он.
Ведьма резко развернулась, оттолкнув его грудь ладонями, и посмотрела прямо в глаза. Он успел заметить боль, прежде чем её взгляд стал ясным и глубоким, как озеро в полдень — она подняла окклюментные щиты.
— Используй легиллименцию, — сухо бросила она, усмехаясь, — это привычнее для тебя.
Том покачал головой.
— Мне жаль…
— НЕ надо. Говорить о том, что тебе жаль. Я знаю, что это не так, — резко сказала она, отворачиваясь. — Чер! — эльф появился перед ней; его и без того огромные глаза расширились от изумления. — Подготовь для меня гостевую комнату, пожалуйста, и подай чай с этим зельем, — она протянула ему мышечный релаксант; домовик, принимая флакон, прищурился на Тома. — И шоколад. Есть шоколад?
— Да, мисс Гермиона, всё будет сделано, — он поклонился и исчез, не дожидаясь её благодарности.
— Я не собираюсь идти к Гектору в таком виде, — сказала она воздуху перед собой; её голос был свободен от эмоций, спрятанных за стеной окклюменции.
Риддл, не говоря ни слова, отошёл от ведьмы и упал в кресло, анализируя произошедшее. Кажется, он не сдержался. Снова.
После того, как Гермиона закончила себя лечить, она трансфигурировала из воздуха свободное кресло в бархатной красной обивке и с золотой тесьмой, сделав его мягким, с подставкой для ног, и села. Пока она размешивала сливки в чае, ложка несколько раз со звоном ударилась о стенки, а сама жидкость выплеснулась на её брюки, но девушка, кажется, этого даже не почувствовала. Подрагивающими руками, она рваными движениями подносила кружку к губам, стараясь расслабить непроизвольно напрягающиеся мышцы.
В гостиную вошёл Долохов. Стоит отдать ему должное, он умело продемонстрировал безразличие к практически нагой ведьме, лишь взял пустую кружку с подноса, стоящего на столике возле неё, сделал чай, бросив в перерыве несколько диагностических заклинаний на Гермиону — она поморщилась от пощипывания магии на её коже, — и, удовлетворённый результатом, упал на диван.
— Непорядки в раю? — поинтересовался он, и взгляды обоих волшебников скрестились на нём, испепеляя мужчину.
— Поспорили из-за книги, — мрачно пошутила Гермиона.
— В вашем стиле, — в тон ей ответил Долохов и бросил на Риддла осуждающий взгляд.
Том знал, что Антонин хорошо относится к Гермионе. И он, несомненно, уже жалел о том, что оставил девушку наедине с Томом. Плюсов не добавляло и то, что они с Абраксасом предупреждали Риддла о том, что не стоит действовать сгоряча. А учитывая ту историю Долохова, когда он заступился за маглу, всё происходящее он ещё и, наверняка, принимает на свой счёт. Долохов порой превращался в настоящего гриффиндорца, стремясь защищать тех, кто слабее, а Гермиону он определённо считал таковой. Риддл не был с ним согласен, но делиться своими мыслями на этот счёт он не стал.
Том знал, что ему следует извиниться, но решил отложить это до того момента, пока Гермиона не остынет. Сейчас она ясно дала понять, что не верит в сожаление Риддла. Он и сам пока не мог здраво рассудить, жалеет ли он — он узнал то, что хотел. Но Абраксас, скорее всего, скажет, что Том погорячился, и, достаточно было просто поговорить с девушкой, а не швыряться тёмными заклинаниями, пытать её круцио, и забираться в её, ослабленную пыткой, голову. Да, Том решил, что он действительно погорячился.
Следующим утром Гермиона, чувствуя, что организм оправился от круцио, спустилась вниз, и, не прощаясь ни с кем, покинула поместье Риддла. Она всё ещё была ошеломлена его поступком и не хотела обсуждать это в ближайшее никогда, но Гермиона не собиралась прощать его просто так. Какая-нибудь другая ведьма на её месте и вовсе не простила бы ни то, что он забрался в её голову, ни, тем более, круциатус. Но Гермиона помнила кто она, где и зачем здесь находится. Да и не то чтобы она ожидала от Риддла другого поведения — в конце концов он убил — почти, Сигнус ещё не умер (пока) — своего последователя за то, что тот представлял угрозу для Гермионы. И для самого Тома тоже, конечно, — Гермиона не была столь наивна, чтобы этого не понимать. Кроме того, у неё были проблемы, которые ей нужно было решить уже сегодня.