Читаем Бисмарк: Биография полностью

Эдвин фон Мантейфель (1809–1885) заслуживает биографического исследования не меньше, чем Роон или Мольтке: этот триумвират генералов определял прусско-германскую военную политику вплоть до 1918 года. Он принадлежал к выдающемуся и старинному аристократическому роду, из которого вышла многочисленная плеяда знаменитых военных и государственных деятелей. Его же собственные семейные корни были скромные, предки особым богатством не отличались, а сам он всю жизнь стеснялся своего хрупкого телосложения. Эдвин был близорук и, несмотря на прославленное имя, не оброс связями в высших кругах57. С его кузеном Отто мы познакомились прежде, когда он с 1850 года и до «новой эры» был министром-президентом Пруссии, опекая и продвигая Бисмарка. Эдвин, в отличие от сурового и сдержанного кузена, тянулся к драме и мог наизусть прочесть тысячи строк из Шиллера, чьи произведения очень любил. Гордон Крейг охарактеризовал его как «неисправимого романтика»58. В молодости он служил офицером в элитном гвардейском драгунском полку, затем учился в военной академии, занимал различные командные посты, пока не привлек к себе внимание Фридриха Вильгельма IV и его камарильи. С 1848 года король поручал ему особые дипломатические миссии. В сороковых годах Мантейфель ходил на лекции знаменитого тогда историка Леопольда Ранке (1795–1886), став верным поборником новой исторической науки, которую преподавал Ранке. Ученый впоследствии вспоминал о Мантейфеле: «Он лучше, чем кто-либо во всем мире, понимал, симпатизировал и душой проникался в суть моих сочинений»59.

Первый значительный государственный пост Мантейфель получил в начале 1857 года, когда Фридрих Вильгельм IV назначил его начальником департамента военного министерства по делам личного состава. Еще до восшествия Бисмарка на вершины власти Мантейфель вывел этот департамент из-под контроля военного министра, подчинив его лично королю и став, таким образом, главой военного кабинета. Эта трансформация произошла 18 января 1861 года, когда новый король Вильгельм I выпустил «примечательное, хотя и не всеми одобряемое правительственное распоряжение о том, что впредь все приказы по армии, касающиеся личного состава, служебных назначений и вопросов, относящихся к командованию, не подлежат контрасигнации министерством…»60

Теперь только глава военного кабинета мог предлагать лично королю назначения офицеров всех рангов. И через тридцать лет генерал фон Швейниц сетовал на «невидимую диктатуру» генерала Эмиля фон Альбедиля, преемника Мантейфеля на посту шефа военного кабинета:

...

«Из-за непомерного разбухания армии кайзер уже не в состоянии следить за повышениями по службе и знать личный состав так же хорошо, как прежде, управлять им так же мудро и по справедливости, как это он делал раньше. Глава военного кабинета в национальном масштабе получил огромную власть, после того как с помощью Бисмарка (Мантейфель сделал это до Бисмарка. – Дж. С .) добился независимости от военного министра, присягавшего конституции. Генерал Альбедиль стал вторым самым влиятельным человеком в стране. У нас немного найдется семей, принадлежащих к высшему обществу и не представленных в армии, поэтому мы в большинстве своем должны либо бояться, либо надеяться на генерала Альбедиля, главного шефа всего личного состава»61.

Перемены в субординации пагубно отразились прежде всего на принятии решений. Мольтке располагался на Беренштрассе, 66, Роон со своим Kriegsministerium (военным министерством) – на Лейпцигерштрассе, Мантейфель сидел в королевском дворце и как генерал-адъютант видел короля ежедневно, приходя к нему с докладами. В авторитарном государстве, каким было Прусское королевство, близость и доступ к монарху перевешивали все другие факторы: титулы, достоинства и прочее. После того как Роон и Мольтке возвращались в свои офисы, шеф военного кабинета оставался наедине с королем и мог выслушать его комментарии, помочь ему составить проекты ответов и даже поучаствовать в формировании высочайшего мнения по проблемам внутренней и внешней политики. Militrkabinet становился все более могущественным, и 8 марта 1883 года наконец император убрал его аппарат из списка чинов военного министерства, о чем специально уведомлялось в официальной газете:

...

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 мифов о Берии. От славы к проклятиям, 1941-1953 гг.
100 мифов о Берии. От славы к проклятиям, 1941-1953 гг.

Само имя — БЕРИЯ — до сих пор воспринимается в общественном сознании России как особый символ-синоним жестокого, кровавого монстра, только и способного что на самые злодейские преступления. Все убеждены в том, что это был только кровавый палач и злобный интриган, нанесший колоссальный ущерб СССР. Но так ли это? Насколько обоснованна такая, фактически монопольно господствующая в общественном сознании точка зрения? Как сложился столь негативный образ человека, который всю свою сознательную жизнь посвятил созданию и укреплению СССР, результатами деятельности которого Россия пользуется до сих пор?Ответы на эти и многие другие вопросы, связанные с жизнью и деятельностью Лаврентия Павловича Берии, читатели найдут в состоящем из двух книг новом проекте известного историка Арсена Мартиросяна — «100 мифов о Берии»Первая книга проекта «Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917–1941 гг.» была посвящена довоенному периоду. Настоящая книга является второй в упомянутом проекте и охватывает период жизни и деятельности Л.П, Берия с 22.06.1941 г. по 26.06.1953 г.

Арсен Беникович Мартиросян

Биографии и Мемуары / Политика / Образование и наука / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное