Читаем Бисмарк: Биография полностью

«Император прочел нам лекцию об истории прусской тарифной политики, настолько познавательную и интересную, что все мы были искренне поражены его эрудицией. Во время дебатов он выступил за сохранение существующих тарифов, продемонстрировав, что досконально изучил доклады провинциальных администраторов Рейнско-Вестфальской индустриальной зоны и дал совершенно правильную оценку нередко противоречивым мнениям промышленников»121.

Бисмарк поддерживал фритредерскую политику национал-либералов, а Вильгельм I оставался приверженцем протекционизма. На декабрьском заседании тайного совета он заявил:

...

«Я всегда сомневался в целесообразности снижения тарифов и на прошлом совещании выступил против решения отменить пошлины на железо. Последствия принятых нами неверных мер уже сказываются и еще более отзовутся в будущем. Я не доживу до этого, но мой преемник, безусловно, будет свидетелем нашего возврата к системе умеренных протекционистских тарифов»122.

Его пророчество сбылось уже через три года. Новый Германский рейх и его могущественный канцлер Бисмарк отказались от фритредерства, ввели тарифы и прекратили водить дружбу с либеральными партиями. Император только в одном ошибся. Не преемник, а он сам стал свидетелем великого «поворота» к консерватизму, инициированного Бисмарком.

Заседания тайного совета открывают нам некоторые интересные детали, показывающие мирное сосуществование конституционных формальностей и практической политики Бисмарка, проводимой им в новой Германии. Последнее слово всегда оставалось за королем-императором. Несмотря на компанейский характер отношений между королевской семьей и ведущими парламентариями, государь сохранял за собой верховную власть, вмешивался и давал прямые указания правительственным министрам, зачастую написанные собственноручно и поглощавшие уйму времени, усилий, чернил и бумаги. Ничто не должно было ускользать из поля зрения его величества. В июне 1877 года Бисмарку, Фальку и другим министрам кабинета пришлось успокаивать императора в связи с конфликтом вокруг прогрессивных священников в Евангелическом синоде Берлина, которые, как считал Тидеман, «повели себя бестактно и недостойно… стремятся к власти и мутят воду в евангелической церкви»123. Его величество, как глава евангелической лютеранской церкви, не мог не выразить своего отношения к этому делу и написал одному из участников четырехстраничное послание на тему христианской веры и доктрины. Но с не меньшим рвением он вмешивался и в другие сферы: выращивание сахарной свеклы в Пруссии; функционирование железной дороги между Берлином и Дрезденом; преобразование судебной системы; реорганизация местного самоуправления; строительство на Фоссштрассе; патентное законодательство; призрение оставленных детей; организация министерства торговли; аудит и правительственный орган аудита и т. д. и т. п. Многие вопросы требовали и решения его величества, и его подписи.

Министры принимали во внимание предубеждения императора, делали все для того, чтобы освободить его от тревог и опасений, и, естественно, не могли игнорировать их. Как мы уже видели, Вильгельм I предпочитал не выгонять министров из-за разногласий по тарифам или каким-либо другим проблемам. Он проводил совещания, по словам Тидемана, «в свободной и непринужденной манере»124. Министры могли выражать свое мнение открыто и без опаски. И все же у Вильгельма наверняка не раз появлялись основания для увольнений, в том числе и Бисмарка. Почему же он этого не делал, а Бисмарку даже позволял верховодить? Этот вопрос составляет одно из самых загадочных и в то же время самых важных обстоятельств государственной карьеры Бисмарка. Постоянная напряженность в отношениях между канцлером, не терпевшим любую оппозицию, и совестливым и деликатным сюзереном, пытавшимся ему противостоять на каждом шагу, должно быть, изматывала Бисмарка, вызывала в нем мрачные чувства безысходности и тщетности. Так, 4 января 1877 года Тидеман записал в дневнике: «Князь нездоров, отменил все встречи»125. Через месяц Бисмарк пожаловался на головную боль, сказав, что ему придется отложить обед с членами палаты депутатов. Ему надо прийти в хорошую физическую форму, прежде чем выпивать с членами парламента126.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 мифов о Берии. От славы к проклятиям, 1941-1953 гг.
100 мифов о Берии. От славы к проклятиям, 1941-1953 гг.

Само имя — БЕРИЯ — до сих пор воспринимается в общественном сознании России как особый символ-синоним жестокого, кровавого монстра, только и способного что на самые злодейские преступления. Все убеждены в том, что это был только кровавый палач и злобный интриган, нанесший колоссальный ущерб СССР. Но так ли это? Насколько обоснованна такая, фактически монопольно господствующая в общественном сознании точка зрения? Как сложился столь негативный образ человека, который всю свою сознательную жизнь посвятил созданию и укреплению СССР, результатами деятельности которого Россия пользуется до сих пор?Ответы на эти и многие другие вопросы, связанные с жизнью и деятельностью Лаврентия Павловича Берии, читатели найдут в состоящем из двух книг новом проекте известного историка Арсена Мартиросяна — «100 мифов о Берии»Первая книга проекта «Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917–1941 гг.» была посвящена довоенному периоду. Настоящая книга является второй в упомянутом проекте и охватывает период жизни и деятельности Л.П, Берия с 22.06.1941 г. по 26.06.1953 г.

Арсен Беникович Мартиросян

Биографии и Мемуары / Политика / Образование и наука / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное