Единодушие, с каким пресса – и левая и правая – приветствовала уход Бисмарка, свидетельствовало: он действительно потерял политический вес, хотя сам этого не осознавал. 18 марта в доме на Вильгельмштрассе появился Герман фон Луканус (1831–1908), начальник гражданского кабинета кайзера, с одним-единственным вопросом: почему князь не ответил на требование императора? Луканус, которому Бисмарк и поручил деликатное руководство гражданским кабинетом, испытывал некоторую неловкость76. Бисмарк ответил: кайзер во власти уволить его в любой момент; для этого ему не требуется никакого прошения об отставке, а сам князь тоже не видит в нем никакой необходимости. Он намерен объяснить свою позицию в письменном виде, которая будет опубликована, и князь сел за стол готовить свое заявление. Тем временем прибыл генерал Лео фон Каприви, взял на себя канцлерство и уже работал в соседней комнате. Бисмарк описал свое негодование в главе «Моя отставка» третьего тома мемуаров: «Мое прежнее состояние равнодушия естественно должно было уступить чувству обиды… Это было выселением и притом без предварительного оповещения; все это, ввиду своего преклонного возраста и продолжительности своей службы, я не без основания расценивал как грубость. Еще и теперь я не могу оправиться от последствий этого торопливого выселения»77. Затем Бисмарк составил пространный меморандум об исключительной важности приказа от 8 сентября 1852 года, «определявшего роль министра-президента и служившего единственным обоснованием его полномочий, позволявших брать на себя тот уровень ответственности, который необходим для руководства коллективной политикой кабинета». Далее он заявлял, что не может исполнить повеление императора об отмене правительственного приказа и в то же время продолжать служить его величеству министром-президентом и рейхсканцлером. Завершал он меморандум такими словами:
«При моей привязанности к службе королевскому дому и вашему величеству и после того как я в течение многих лет сжился с положением, которое считал постоянным, мне очень больно расставаться с привычной сопричастностью к делам вашего величества и ко всей политике империи и Пруссии. Однако, добросовестно взвесив намерения вашего величества, осуществлять которые я, оставаясь на службе, был бы обязан, я не могу поступить иначе, как всеподданнейше просить ваше величество милостиво освободить меня от должности имперского канцлера, министра-президента и прусского министра иностранных дел с предоставлением законной пенсии [107] »78.
Так закончилась экстраординарная карьера Отто фон Бисмарка, с 22 сентября 1862 года и до 18 марта 1890-го, служившего государству для того, чтобы сделать его великим и сильным. В своей промемории он использовал витиеватый язык искушенного придворного и верноподданного монархии, которую лелеял и сорок лет использовал в своих целях, сохраняя за собой возможность действовать по своему усмотрению. Искусственная поза смиренности, которую он по необходимости принимал в письменных обращениях к сюзерену, теперь отражала его действительное положение. Ему напомнили: его роль слуги, каким бы великим и блистательным он ни был, не сценическая, а вполне реальная, и суверен может прогнать его, как только захочет это сделать. Он сам всегда отстаивал прерогативы сюзерена, позволявшие и ему наращивать свое могущество, и теперь император применил абсолютное государево право против него персонально. Подавляя парламентских оппонентов, измываясь над министрами и не желая проявлять элементарное чувство верности по отношению к другому человеку, он лишил себя союзников и поддержки, когда в ней возникла насущная потребность. За ним, собственно, не было ни кабинета, ни парламентского большинства. Он сам способствовал тому, чтобы и то и другое принадлежало суверену, и стал жертвой системы, которую взрастил и даровал своевольному молодому императору. 20 марта кайзер послал Бисмарку ответ, составленный в самых милостивых выражениях, отставка была принята и оглашена. Кайзер написал двадцатистраничное личное послание с объяснениями причин, заставивших его уволить канцлера. Основной мотив, не раз звучавший в оценках современников: «Дьявольская сила властолюбия завладела этим благородным и великим человеком»79. И так думал не только кайзер.