В пространном письме, отправленном затем кайзеру Вильгельму II, Эйленбург продолжил поиск причин скандальной публикации. Он отверг и аргументы Гольштейна, считавшего, будто Бисмарк хотел разрушить тройственный альянс Австрии, Германии и Италии, заключенный в 1882 году, и объяснение канцлера, видевшего во всей этой истории лишь стремление возбудить смуту: «Я думаю, что чертова старика обозлили статьи, время от времени шпыняющие его (и правильно!) за то, что он виновен в ухудшении наших отношений с Россией. У него все превращается в
«Его длинное, грушевидное лицо вначале хмурилось. Когда стали подавать фрукты, он оживился. Груши, выращенные в собственном саду, отвлекли его от тяжелых прокурорских мыслей о необходимости посадить на два года в тюрьму немощного старика в соответствии с таким-то и таким-то §. Если все-таки престарелый князь пойдет в кутузку, то он предложит ему «грушу Маршаля длительного хранения». C’est plus fort que lui [113] . Груши доставляют ему истинную радость, они – его солнце. Каждый должен иметь свою «грушу». Почему же не дать грушу и ему?»122
Рейхстаг и общественность горячо обсуждали условия договора, но о чем разгорелись дебаты? Все договоры в «Союзе трех императоров» были секретными, а «перестраховочный договор» 1887 года был самым секретным из них. Все комментаторы думали, что Бисмарк предал гласности условия договора 1884 года, который, как они предполагали, был заключен на шесть лет и подлежал продлению, когда Каприви перенял у него пост [114] . На путаницу Герберт обратил внимание в письме Куно Ранцау, который жил с тестем в Фридрихсру. 17 ноября Ранцау ответил, что, очевидно, сам Бисмарк запутался в своих договорах – первый и верный признак старческой немощи:
«Несмотря ни на что, он продолжает считать, будто у договора 1884 года был шестилетний срок действия. До сего времени я не смог переубедить его. Может быть, вам удастся это сделать, когда вы приедете»123.
Разглашение тайны вызвало переполох и за рубежом. В Вене кайзер Франц Иосиф пришел в «неистовое негодование на дьявола-старика в Фридрихсру», и даже лорд Роузбери, бывший британский премьер-министр, в личном письме от 25 ноября 1896 года запросил у Герберта разъяснений:
«Я бы хотел, если вам это покажется удобным, чтобы вы пролили свет на недавние «откровения» и их причины. Но если вы предпочтете ничего не говорить, то я это пойму. Не думаю, что я когда-либо прежде задавал вам такие вопросы на бумаге»124.
Манфред Ханк в своем исследовании последних лет жизни Бисмарка тоже не мог найти объяснений мотивам «разоблачения»125. Я подозреваю действие нескольких факторов: привычки к «откровенности», желания продемонстрировать, что он все делал лучше других, и обыкновенной озлобленности. Он всегда был вне законов человеческого общежития. В нем произошла только одна перемена. Бисмарк перепутал договоры 1884 и 1887 годов. Когда он был в силе, этого не случилось бы.
В 1896 году начало резко ухудшаться состояние здоровья Бисмарка, чему способствовало и расстройство домашнего быта после того, как не стало твердой руки Иоганны. Швенингер диагностировал гангрену ноги, он пытался ее лечить, а Бисмарк отказывался от лечения. Ему надлежало подниматься на ноги и ходить, но он не желал этого делать. В 1897 году он уже не мог обойтись без кресла-коляски, и ему редко доводилось побывать в своих лесах и полях. К июлю 1898 года Бисмарк уже не выходил из коляски, испытывал страшные боли, жар и с трудом дышал. 28 июля Швенингер все-таки усадил его за стол, они разговаривали и пили шампанское. После этого князь выкурил три трубки, читал газеты и почувствовал себя прежним Бисмарком, в последний раз.