Однако главной чертой Бисмарка все-таки была неспособность прощать, иными словами, злопамятность. Он ненавидел королеву Августу по многим причинам. Она была саксонской принцессой, имела либеральные наклонности, симпатизировала католикам и средним государствам и к тому же отличалась острым умом. Августа представляла угрозу Бисмарку уже одним тем, что в ее распоряжении всегда имелся завтрак с королем. Нет никаких свидетельств, которые подтверждали бы то, что ее дружба с либералами оказала какое-либо влияние на императора. У Вильгельма были свои твердые взгляды на все основные проблемы, и, похоже, его отношения с женой не были настолько интимными, чтобы он принимал близко к сердцу ее мнения. Действительная угроза больше исходила от кронпринца и кронпринцессы. Они представляли совершенно другую Германию. Ушел бы Вильгельм I в мир иной пораньше, позволив Фридриху и Виктории поцарствовать хотя бы несколько лет, возможно, карьера Бисмарка закончилась бы и быстрее и резче, чем при Вильгельме II.
Бисмарк всегда видел в политике один из способов борьбы. Когда он говорил о политике как «искусстве возможного», то вкладывал в эту формулу весьма ограниченный смысл. Компромисс для него никогда не мог быть конечным результатом политической борьбы. Он должен был либо победить и уничтожить противника, либо проиграть и погубить себя. Уже в самом начале карьеры – в прусском ландтаге – он продемонстрировал, что из всех приемов решения проблем предпочитает конфликт. 27 января 1863 года в одном из своих первых парламентских выступлений он сказал: «Конституционная жизнь – это компромиссы. Когда они нарушаются, начинаются конфликты. Вопрос разрешения конфликтов – вопрос власти, и тот, у кого в руках власть, всегда может идти своим путем». Граф Максимилиан фон Шверин воскликнул: «Власть выше морали!»16 Граф не понял Бисмарка. Он говорил не о морали, а о компромиссах. В нормальной политической системе власть предержащие могут выиграть первый раунд борьбы, но затем должны стремиться к достижению консенсуса. Бисмарка это не устраивало. Он должен был «побивать их всех», и это ему удавалось. В системе, основанной на принципе самовластия, он искусно использовал этот принцип для укрепления и собственного могущества, и королевского абсолютизма. Если политика, по определению Бисмарка, есть «искусство возможного», но без компромисса, то что это за искусство такое и ради чего?
В международных делах все обстояло иначе – никаких эмоций. Дипломатия должна основываться на реалиях, просчете вероятностей, оценке неизбежных промахов и внезапных действий других государств и их представителей. Шахматная доска перед глазами, и политическая гениальность Бисмарка позволяла ему знать наперед различные варианты возможных ходов противника. Поскольку ядро международной системы XIX века состояло из пяти (или шести, если учесть еще Италию) великих держав, то Бисмарк мог достаточно легко выстраивать и реализовывать свои «комбинации», как назвал его действия на международной арене Мориер. Он ставил перед собой цели и достигал их. Бисмарк до конца оставался мастером тонкой и продуманной дипломатической игры. Он наслаждался ею. В международных делах он никогда не терял самообладания, редко испытывал бессонницу или недомогание. Он мог перехитрить или обыграть любого гроссмейстера дипломатии другой страны, и, самое главное, в этой сфере ему не могли помешать ни старые, ни молодые королевы. В минуты хандры и жалости к себе он иногда подумывал о том, чтобы снять с себя часть бремени государственной ответственности. Никогда ему даже в голову не приходило, что кто-то другой может быть министром иностранных дел. В 1890 году он просчитался лишь потому, что думал, будто молодой кайзер Вильгельм II не посмеет отказаться от услуг канцлера с тридцатилетним стажем успешной деятельности17.
Но вернемся к делам домашним. Они, собственно, и создавали главную головную боль для Бисмарка: бесконечный поток документов, месиво запутанных и неразрешимых проблем, множество действующих лиц, противоречивых точек зрения и интересов, предложений с непредсказуемыми последствиями, постоянный гвалт раздражающей критики, исходящей сразу от двух парламентов – рейхстага и ландтага, находящихся в одной миле друг от друга. Он должен все знать, за всем уследить, но ему приходилось подолгу болеть и месяцами отсутствовать. Еще больше мешало то, что в практических вопросах у него не было твердых и непоколебимых принципов. По мере необходимости он мог изменить свою позицию по любой проблеме – местного самоуправления, торговли, регулирования коммерческой деятельности, законодательным нормам, государственного устройства. Бисмарк по собственной инициативе усложнил себе жизнь, развязав «культуркампф», в который втянулись консерваторы, либералы, прогрессисты, вельфы, поляки, эльзасцы, весь рейхстаг.