Бисмарк: Биография

«Тяжело говорить это о любезном друге, столь мужественно сражавшемся, вдохновлявшем меня и придававшем мне силы, но вы меня вынуждаете… Он по большей части впал в вульгарный конституционализм и пытался преподнести его в консервативной манере, прибегая к христианской морали»38.

Революционные годы придали прусскому консерватизму новую идеологическую направленность, а Бисмарка обеспечили платформой для выстраивания политической карьеры. Возможно, Шталь и проповедовал «вульгарный конституционализм», но конституционализм был неизбежен в любом случае. Тоже по «иронии истории» ультраконсерватор Отто фон Бисмарк нуждался в конституциях и парламентах для демонстрации своей исключительности. Морица фон Бланкенбурга восхитили речи Бисмарка по еврейскому вопросу, и он с удовлетворением говорил Людвигу фон Герлаху: еще недавно, 4 октября 1846 года в доме Триглаффов Бисмарк выступал за отделение церкви от государства, а теперь чудесным образом превратился в сторонника христианского государства39. Лотар Галль воспринимал эту внезапную перемену с определенной дозой скептицизма:

...

«Бисмарк обладал слишком острым умом для того, чтобы принимать за чистую монету христианское самообольщение правотой, которое он видел в Померании, а затем и среди политических друзей… Бисмарк чувствовал себя неуютно, попадая на тонкий лед абстракций…»40

И Галль, и Маркс пытались выяснить, насколько искренне и серьезно Бисмарк говорил о христианском государстве, и они потратили немало усилий на то, чтобы согласовать эту речь с его скептическим отношением к религиозным доктринам и ставшими известными особенностями его веры в Бога. Безусловно, Бисмарк был по-своему верующим человеком, и Маркс с Галлем просто не захотели замечать того факта, что его речь о положении евреев была насквозь пронизана циничным оппортунизмом. Он лишь воспользовался представившимся случаем для того, чтобы распустить павлиньи перья и подкрепить репутацию грозного оратора. На мой взгляд, самое верное объяснение религии Бисмарка дал Пфланце:

...

«Его стремление к доминированию и управлению людьми проистекало не из осознания некоего божественного предназначения, а из гораздо более простых и прозаических побуждений. Обращение в веру не привнесло фундаментальных изменений в его отношение к человеку. Циничное восприятие мнений и мотивов, ненависть и враждебность к оппонентам, тяга к манипулированию своим ближним доказывают то, что ему были чужды доктрины христианской любви и милосердия. Вера служила ему тонизирующей и укрепляющей силой, а не духовным фундаментом… Религия обеспечивала его ощущениями защищенности и безопасности, принадлежности к целостному, поддающемуся осмыслению и контролю миру – к среде, которую не могли создать для него родители. Бог, которому он поклонялся, обладал могуществом (в отличие от отца) и был ласков, участлив и всегда рядом (в отличие от матери)»41.