Бисмарк. «Железный канцлер»

После образования империи Бисмарку пришлось действовать в новых условиях не только во внутренней, но и во внешней политике. Обычно именно эта сторона его деятельности привлекает наибольшее внимание историков. Впрочем, уже современники ценили его в первую очередь как гениального дипломата. По меткому определению Эберхарда Кольба, с основанием империи завершилась «героическая фаза»[503] политической карьеры Бисмарка, когда все его действия были озарены светом задачи завораживающего масштаба и значения — объединения страны. После 1871 года «железному канцлеру» пришлось выполнять выглядевшую гораздо более прозаично, но не менее важную работу, в основе которой лежало сохранение достигнутого.

Если и существовала сфера, в которой Бисмарк мог распоряжаться практически полновластно, то это была именно внешняя политика. Поэтому говорить о «дипломатии Бисмарка» вполне оправданно. Для самого «железного канцлера» это была любимая сфера деятельности. В 1872 году он говорил о том, что «справляется с Европой за десять — пятнадцать минут во время первого завтрака»[504]. Бисмарк неоднократно размышлял о том, чтобы полностью отказаться от руководства германской внутренней политикой и сосредоточиться исключительно на внешних делах.

И все же контроль канцлера над германской дипломатией не был полным. Да, внешнеполитическое ведомство было превращено им в исполнительный орган, не обладавший самостоятельностью. Однако факторами, с которыми приходилось считаться, оставались монарх, послы (как правило, представители аристократии, обладавшие сильными позициями при дворе и потому относительно независимые) и военные.

Сложность задачи, стоявшей перед Бисмарком, заключалась в первую очередь в том, что после образования Германской империи традиционная расстановка сил в Европе претерпела коренные изменения. Фактически начала складываться новая система международных отношений, основные черты которой были пока едва намечены. На месте традиционного вакуума в центре континента появился новый центр силы. Поэтому образование Германской империи не могло не вызвать определенной обеспокоенности в правящих кругах европейских держав, хотя эта настороженность была еще очень далека от враждебности.

Практически все исследователи отмечают, что после 1871 года Германия оказалась в достаточно выгодном международном положении. Ганс-Ульрих Велер вполне справедливо говорил о «позиции, как минимум приближающейся к гегемонии»[505]. Главный враг — Франция — была разгромлена и частично оккупирована; сколь бы горячо ни было желание французов отомстить, воплотить его в жизнь было нереально. С остальными великими державами отношения носили в большей или меньшей степени благоприятный характер.

В то же время нельзя не отметить, что в «сильной позиции» Германии были и свои слабые стороны. В традиционной европейской логике баланса сил ситуация, в которой одна из великих держав начинала приближаться к гегемонии, у нее вскоре появлялся противовес в виде блока других европейских государств. Центром этого блока в данном случае должна была неизбежно стать Франция; ее враждебность и стремление к реваншу превратились в постоянный фактор европейской политики.

Вопреки своим собственными правилам, Бисмарк вынужден был играть на шахматной доске, часть полей которой — все, что касалось компромисса с западным соседом — была ему практически недоступна. Особенности географического положения Германской империи, граничившей с тремя великими державами, делали ее особенно уязвимой по отношению к враждебным коалициям. Поэтому угроза «окружения» постепенно становилась доминирующим фактором в восприятии германским обществом и правящей элитой собственной безопасности. Как писал британский посол лорд Рассел, «опасность, которой князь Бисмарк сегодня боится в наибольшей степени, есть взаимопонимание между Россией, Францией и Австрией, которое изолировало бы Германию»[506]. Относительно реальности такого альянса можно спорить, но в представлениях политической и военной элиты империи подобная угроза, безусловно, существовала.

Ключевой задачей Бисмарка было не допустить формирования мощной коалиции противников Германии. Для него было очевидно, что любая держава, вступающая в конфликт с Берлином, может практически автоматически рассчитывать на французскую поддержку. Отсюда вытекала задача: постоянно держать Францию в ослабленном и изолированном положении. Для этого, в свою очередь, необходимо было поддерживать хорошие отношения как с Австро-Венгрией, так и с Россией, при том, что у этих двух монархий были серьезные разногласия на Балканах. Решение этой задачи требовало немалого мастерства, а главное — по сути противоречило самой логике европейского «баланса сил», не допускавшего доминирующего положения какой-то одной державы на континенте.