Такого развития ситуации Бисмарк допускать ни в коем случае не собирался. В феврале он попытался выступить в роли посредника между Петербургом и Веной. Австрийская дипломатия, однако, настаивала на созыве конгресса европейских держав по Восточному вопросу. Это решение выглядело далеко не оптимальным для Бисмарка, однако это была едва ли не единственная альтернатива дальнейшему обострению напряженности. В качестве места проведения конгресса был предложен Берлин, с чем к концу мая согласились все заинтересованные стороны.
Помимо всего прочего, это дало Бисмарку возможность поднять свой престиж внутри страны в ситуации острого внутриполитического кризиса; нельзя забывать, что именно на это время пришлись два покушения на императора и решающие выборы в рейхстаг. Канцлер, однако, поставил условием своего согласия достижение сторонами предварительных договоренностей по ключевым вопросам. Действительно, англо-русское и австро-русское соглашение были достигнуты.
Берлинский конгресс открылся 13 июня 1878 года. Он стал крупнейшей международной конференцией второй половины XIX века. В германскую столицу прибыли такие звезды европейской дипломатии, как глава австрийского правительства Андраши, британский премьер-министр Дизраэли, российский канцлер Горчаков. Однако первую скрипку, конечно же, играл Бисмарк. Перед «железным канцлером» стояла весьма непростая задача. Он должен был постараться примирить соперников, в то же время не испортив отношений ни с одним из них. Именно поэтому Бисмарк изначально отказался от роли арбитра, принимающего решения. Свою линию на конгрессе он называл позицией «честного маклера», незаинтересованного посредника, который должен помочь другим участникам переговоров прийти к соглашению. В реальности он, конечно же, отстаивал германские интересы. В беседе с Бляйхредером сам «железный канцлер» скептически заметил, что по-настоящему честные маклеры в природе не встречаются.
Идея, которую неоднократно высказывал Бисмарк, заключалась в том, что все заинтересованные державы должны получить щедрые компенсации за счет побежденной Турции. В частности, Англия может забрать себе Египет, а Австрия расширить свои владения на Балканах. Однако эти предложения не в полной мере соответствовали интересам Лондона и Вены. Поэтому на конгрессе развернулась достаточно серьезная дипломатическая борьба.
«Хотя Бисмарк держал нити в своих руках, он предоставил участникам высокую степень свободы в ведении переговоров» — характеризует политику канцлера Эрнст Энгельберг[563]
. Председательствовавший на пленарных заседаниях, Бисмарк заботился о том, чтобы обсуждение было по возможности четким и конструктивным, а все спорные вопросы решались в ходе двусторонних переговоров. В течение месяца Берлинский конгресс завершил свою работу. Его итогом стала существенная ревизия Сан-Стефанского мира. В частности, вместо единой «большой Болгарии» создавалось два территориальных образования, лишь одно из которых пользовалось практически полной независимостью, а второе получило не более чем широкую автономию в рамках Османской империи. Это был классический компромисс, при котором каждому пришлось идти на уступки и никто в конечном счете не был полностью доволен достигнутым результатом.Исключение, пожалуй, составлял лишь Бисмарк, который смог привести Восточный кризис к благополучному завершению. В течение каких-то трех лет он благодаря событиям на Балканах превратился в глазах всей Европы, как писал Лотар Галл, из нарушителя спокойствия в его гаранта[564]
.Берлинский конгресс, помимо всего прочего, знаменовал важную веху в истории европейской дипломатии. «Европейский концерт», давший сбой в середине XIX века, был восстановлен. Великие державы вновь придерживались принципов Венской системы. Сама система, впрочем, была довольно сильно модифицирована; не случайно применительно к рубежу XIX–XX веков иногда говорят о «Венско-Берлинской системе». Трудно согласиться с Винфридом Баумгартом, характеризовавшим конгресс как «последнюю большую манифестацию Европейского концерта»[565]
. Как и в 1820-е годы, как только правила игры устоялись, нужда в «больших манифестациях» отпала.Однако «железному канцлеру» не удалось избежать упреков. В первую очередь они прозвучали со стороны Петербурга. Российские политики и общественное мнение обвиняли Бисмарка в том, что он лишил страну плодов ее победы и не оказал российской дипломатии ту поддержку, на которую она была вправе рассчитывать. Насколько оправданными были эти упреки, сказать сложно. «Железный канцлер» действительно не оказывал никакого предпочтения интересам России перед интересами других участников конгресса — что, впрочем, вполне соответствовало взятой им на себя роли «честного маклера». Тем не менее, упрекать его в том, что он встал на сторону Лондона и Вены, как это делала российская пресса, довольно затруднительно. Однако германо-российские отношения существенно ухудшились.