Бит Отель. Гинзберг, Берроуз и Корсо в Париже, 1957-1963

Джой на неделю отправилась в Амстердам. У нее завелся в отеле новый приятель, и Аллен жаловался Питеру, что у него вот уже месяц никого не было и что чувствует он себя отвратительно. Грегори вернулся из Венеции и поселился в комнате под номером 10, этажом ниже Аллена, вместе они продолжили изучение Парижа. Теперь Аллен чуть больше походил на типичного представителя богемы: черный свитер с высоким воротом, черные брюки и черные ботинки, волосы почти до плеч — в то время это вызывало огромное удивление по сравнению с большинством американцев, которые предпочитали стричься на прусский манер коротко.

Аллен услышал, что в Париж приехала нью-йоркская писательница Барбара Гест. Гест часто принимала участие в поэтических журналах битников «Юджин» и «Дрейфующий медведь», в то время на ее работу одинаково сильное влияние оказывали и битники, и знакомые нью-йоркские художники-импрессионисты. Позднее ее очень заинтересовали имажисты,[45] особенно X. Д., и как-то она сказала в интервью: «Я влачу фалды своего пальто в пыли русских поэтов Ахматовой и Мандельштама». Когда Аллен и Грегори пришли к ней на съемную квартиру на Фабурж Сен-Оноре, ей было 25 лет и в Париж она приехала на девять месяцев. Она показала им потайные местечки рядом с домом: улицу Курсель, где Колетт жила с мстительным монсеньором Вили, и церковь, где Пикассо женился на Ольге. Однажды, гуляя по улице Пьер-Демур, она наткнулась на строение XVII в., которое, казалось, не тронули прошедшие года, окружившие его магазинами и ресторанами. Она показала Аллену и Грегори неопрятный двор, и, поскольку парадная дверь была открыта, они заглянули внутрь. У основания каменной лестницы лежали сундуки, сложенные вдоль стены, из прикрепленных к ним ярлыков и монограмм было ясно, что они принадлежат императорскому королевскому балету Санкт-Петербурга, 1919 г. Вдали кто-то играл Чайковского на фортепиано.

Они вошли внутрь, чувствуя, что оказались как бы в другом времени, лет сорок тому назад. Женщина-пианистка была одна в большом зале. На стенах висели зеркала, а вдоль стен шли брусья. Хрупкая молоденькая девушка быстро убежала, словно испугавшись их. Они поднялись наверх и почувствовали запах готовки из комнат, превращенных в квартиры. Здание перешло от Аббатства бедняков к русским эмигрантам, которые продолжали традиции балета в пустом зале. Это были словно последние осколки императорской России.

Барбара заходила к Аллену и Грегори в Бит Отель, там Аллен познакомил ее с Берроузом. Позднее она вспоминала: «Аллен постучал, и дверь открылась, на кровати возлежал Уильям Берроуз, он не слишком-то хотел отвлекаться от своих дум, чтобы поприветствовать кого-то или что-то, что Аллен притащил к его дверям. Я оказалась интересна Берроузу, потому что была находкой Аллена. Что-то стоящее витало в этой узкой комнатке, во всяком случае мне так казалось, настолько меня околдовала убедительность Аллена и чарующая манера речи Берроуза. Он говорил меньше, но я помню, что говорил он с предельной прагматичностью, не так, как Мишо, который любил приукрасить свою речь, он говорил нарочито гнусавым голосом, и Гинзберг переводил его речь, словно она лилась из какого-то другого источника».

Это давало хорошее представление об уважении, граничащем со страхом, с которым Аллен относился к Биллу, хотя Гест заметила, что Аллену нравилось опекать своего вундеркинда Грегори, так же как и гордиться своим старшим товарищем Берроузом. «По-настоящему потряс меня Аллен. Вернувшись к себе в небогатую комнатку, он пожарил мне и Грегори по стейку. Здесь не было желания показать себя крутым кулинаром или похвастаться газовой плитой. Аллен готовил еду, потому что этого требовал долг гостеприимства. Нисколько не затрудняясь. Мне он показался образцово-показательным человеком», — писала она. Они с Алленом снова встретились, и он показал ей свое любимое арабское кафе. Последний раз в Париже они встретились на улице Аполлинера, у стойки бара с кассовыми аппаратами, недалеко от «Двух макак».