Бит Отель. Гинзберг, Берроуз и Корсо в Париже, 1957-1963

Позднее Аллен так написал про этот визит: «Он был приветлив и пробыл с нами пару часов. Не думаю, чтобы у него было много посетителей, я спросил у него про работу, и он ответил: „А… У меня не очень много пациентов, молодые женщины хотят видеть молодых врачей. А еще… Женщинам постарше нравится раздеваться перед молодым доктором. Вонючая дыра тут, а не практика“. Он провел нас в дом и показал, где пишет». Это была большая комната на первом этаже, этакая комбинация кухни и столовой, большой круглый стол был завален кипами книг и газет. Он показал им свои книги. «Мы были очень приветливы, действительно вели себя вежливо, мы и в самом деле очень ценили его, — продолжает Аллен, мы представлялись юными американскими гениями, которые пришли поприветствовать его; я помню, что, когда мы уходили, в воротах, а он и его жена проводили нас до ворот, я сказал: „Америка передает привет величайшему писателю Франции“. Она добавила: „И всей вселенной“. Они действительно были любезно расположены, без всякого ханжества».

Вернувшись в Нью-Йорк, Аллен так описал свой визит журналисту из «Виллидж Войс»: «Это был пожилой, грубоватый, одетый в черное человек, он восхитительно сумасшедший, и он принял нас за журналистов — „А, пресса!“, — пока мы не сказали ему, что мы — поэты».

Девять месяцев спустя, 31 марта 1959 г., Селин завершил свою медицинскую практику, попросив вычеркнуть себя из списка докторов района Сен-е-Оаз, и получил пенсию от государства. Он умер 1 июля 1961 г. признанным специалистом по аневризме.

Париж принял их, и они встречались с интересными людьми, к этому времени Аллен находился за рубежом уже больше 18 месяцев. Он скучал по Питеру и своей семье и начал строить планы по возвращению домой. Аллен спросил Грегори, не хочет ли тот тоже вернуться домой. Но Грегори сомневался: он еще многого не видел в Европе, возвращаться в Америку ему было не к кому, у него не было денег, и он боялся американской полиции. Билл тоже не собирался возвращаться в Америку и сказал Аллену, что «никого не просил ждать». И в самом деле, не считая нескольких коротких приездов, Билл жил за рубежом до 1974 г. Прежде всего Аллену нужно было найти деньги на дорогу. Он думал, что доедет до Роттердама и устроится на торговый корабль матросом. Аллен уже плавал на торговых судах, у него были документы, подтверждающие это, и он уже ходил в длинные маршруты, в том числе один раз из Техаса до Африки, а другой — из Калифорнии до полярного круга. Аллен намекал Керуаку, чтобы тот купил ему билет, но тот так и не понял, к чему клонит Аллен. И это несмотря на то, что все то время, что Джек был в Калифорнии, он кормил его и давал кров, к тому же «В пути» приносила ему неплохие деньги. Да даже если он и понял, чего от него хочет Аллен, ему бы это не дала сделать его мать. Папа Аллена предложил одолжить ему денег, но Аллен понимал, что он сам должен найти их, и лучше всего — продав свои творения.

Аллену казалось, что он немного написал в Париже. «Я так и не нашел „ангела Европы“ и не понял, что же значит эта прославленная чертова поэзия Франции, я не написал поэму, посвященную моей матери или упадку Америки…», — писал он в дневнике. В письме Гэри Снайдеру он жаловался, что не может писать. Снайдер посоветовал: «Сейчас единственный способ для тебя начать писать что-то снова, это забыть „Вопль“ и то, что ты теперь якобы обязан написать не хуже. Забудь о том, что написал когда-то, и пиши так, как чувствуешь сейчас. Та великая поэма окончена».

Кстати, именно в то время, когда он жил в Париже, Аллен написал многие из своих лучших стихов: «Лев настоящего», «На могиле Аполлинера», «Послание», «Посвящение Линдсею», «Посвящение тете Розе», «Имена» и первые 50 строчек «Кадиша». Позднее он поймет, что это был один из самых плодотворных периодов в его жизни. Удивительно, но из этого периода сохранилось не очень много записей в дневниках Гинзберга, если, конечно, некоторые из них не были утеряны. Чаще всего в них он записывал сны и наброски стихотворений. Но иногда они помогали понять то, о чем тогда думал или что чувствовал Аллен, например: «Плита и большая коричневая кастрюля, Билл этажом ниже, Грегори — выше, мы на улице Жи-ле-Кер, мне надо терпимее относиться к Би Джею, Франсуазе, Грегори».

Казалось, все усилия Аллена по опубликованию «Голого ланча» тщетны. Жиродиас несколько раз смотрел рукопись, и по меньшей мере дюжина людей сказали ему, что он будет дураком, если не опубликует ее, но он по-прежнему сомневался. Но очевидно, что Жиродиас, который мог напечатать произведение Билла, оставался единственной надеждой Аллена, потому что в книге был порнографический подтекст, и ее без сомнения просто сразу же запретили бы в Америке, в которой все еще были запрещены «Любовник леди Чаттерлей» Д. Лоуренса, и «Тропик Рака», и «Тропик Козерога» Генри Миллера. Грегори тоже был свято убежден, что Жиродиас должен напечатать эту книгу, и решил, что настало время надавить на него.