Битая грань

Аккуратно и очень бережно отстранился, мазнув как-то губами ей по лбу. Усадил Катю на диван обратно. И вдруг отошел, сжал кулаки так, что суставы захрустели. И стали видны вздувшиеся от ярости вены на висках. Губы у Ольшевского побелели от того, с каким бешенством зубы стиснул.

— Б****! Су*** ***! Урою, — тихо процедил сквозь зубы, вдруг впечатав кулак в стену с размаху.

Так, что Катя вздрогнула, окатило ее волной какой-то первобытной его злости, ее… не страха даже, трепета перед такой мощью и неистовостью из-за нее… За нее… Никто так не заступался и не бушевал никогда из-за Кати. Только Саша.

Звонкая пустота в голове. А в груди что-то невероятное, невыразимое!

Ольшевский тем временем уперся двумя кулаками в стену, перенес свой вес, медленно раскачиваясь, словно пытался этот гнев под контроль взять, как-то утихомирить, подчинить.

— Не бойся, котена, — хрипло попросил, обернувшись к ней через плечо. Уловил то, что с ней творится? — Меня не бойся, пожалуйста. Знаешь же, никогда тебя не обижу, — почти тревожно, искренне, будто считал, что она на свой счет может эту ярость списать.

И ей было страшно. Да. Не головой, телом, еще не забывшим, как оказалось, каково это — стонать и сгибаться под жестокими ударами подобных сильных рук. Мышцы застыли, свело от какой-то необъяснимой боязни.

— Малышка! — с болью выдохнул он, словно ощущая это все и виня себя в ее страхах. Но и понимая, что не справляется пока, не мог погасить гнев. Не подходил, так и стоял у стены.

Катя же…

Она смотрела на Сашу. И знала умом, сердцем — этот мужчина ее не обидит. Никогда. Даже ценой своего интереса или боли.

Доверяла ему? Да!

Потому медленно поднялась с дивана, заставляя двигаться задеревеневшее тело, и сама подошла к нему. Может, и немного неуверенно, но опустила руки на плечи Саше, прижалась лицом к его спине, губами касаясь вздувшихся мышц и вен на шее.

— Я знаю, что ты меня не обидишь, Саша. Знаю! Я тебе доверяю так, как никому больше в мире, честно! — искренне, пусть и тихо, но от всего сердца призналась.

И продолжала обнимать Ольшевского, несмотря на все те темные эмоции, которые, ощущала, бурлили у него под тонкой и хрупкой коркой самоконтроля.

Александр снова резко выдохнул, явно пытаясь сбросить напряжение, обнулить все. Развернулся, обхватил ее руками, не позволив коснуться чуть сбитых костяшек из-за той его вспышки ярости на ее бывшего.

— Котена, я за тебя любого на куски порву! Просто знай это. И защищу от всего, слово даю! — прижался к ее виску с дикой силой, даже немного саднить начало.

А голос такой, что Катя вновь задрожала! Только теперь от неосознанной еще, необдуманной и проанализированной, но сбивающей с ног глубины клятвы и эмоций, звучащих в мужском голосе.

Объема чувств, откликнувшихся на эту клятву в ней самой, в какой-то темной глубине, которую никогда ранее в себе не ощущала. Разве что самой худшей ночью, когда кажется, что никакой надежды нет, а все ради чего-то борешься.

Ради вот этой минуты и нынешнего мгновения в его руках, как сейчас Кате показалось…

Ярость взрывала мозг, расплескиваясь в глазах багровыми и синими пятнами.

В голове что-то стучало, словно металлическое тиканье метронома, мля!

Он не помнил в себе такого бешенства ни разу в жизни. И мышцы натуральным образом ломило и рвало от дикого, неистового желания воздать этому мудаку за всю боль Катюши…

А еще… непривычная и совершенно новая волна ненависти. К себе…

Да, он сейчас был в бешенстве и злился на ее мать, которая в попытке свою жизнь переписать наново, открестившись от прошлого и того мира, в котором Санек жил, дочь задвинула в самый дальний угол. Подтолкнула вот к такому… Как можно не видеть, что твою дочь бьют?! Как не заметить ее боли и страха? Или она Катерину совсем не навещала? Не звонила, не встречалась? Бл***! Да что это за мать? Когда Елена такой стать успела? Ведь нормальной была, хоть и отпечаталась на ней смерть мужа, конечно. Но чтоб вот так…

Греб**ная жизнь!

Но, кроме злости на мать Катерины, Саша вдруг понял, что себя начинает ненавидеть. Злиться по-тихому, но с таким неистовством, что в голове теперь и стучит. Почему позволил Елене себя из жизни Катерины исключить? Ведь, не отойди он так далеко, точно понял бы и заметил!..

Дурное дело злиться на то, что изменить не в силах. Прошлого не переиграть. Да и следил бы он очень уж пристально? Тоже не факт. Ведь Александр понимал, что тогда его чувства и отношение к Катерине было иным, проще, легче. Покровительственно-дружеским, как она и спрашивала. Зацепился бы он за что-то в ее поведении? Или, может, она и замуж за такого урода не вышла бы, останься у них хоть какая-то связь? Хоть болтовня по телефону! Ведь из всего, что он услышал, было кристально ясно: ей тогда просто катастрофически не хватало знакомого человека, которому Катя доверяла бы, и у которого могла бы ответы получить на вопросы, какие у каждого в таком возрасте появляются… Елена с такой ролью ни х*ра не справилась!

Сумел бы он?