Бите-дритте, фрау мадам

Но еще до того, как прозвучала заветная цифра Алексей погрузился в глубокий гипнотический сон. Густые брови его перестали подергиваться, а приподнятая и отпущенная мною рука упала мягко и безвольно, как тряпочная. Какое-то время я сидела рядом, слушая выровнявшееся мужское дыхание, а затем пошла на кухню, где Романовский уже вовсю гремел расставляемой посудой.

– Ну а теперь-то можно по маленькой? – робко интересуется мой должник, выставляя на стол бутылку из-под молдавского «Белого аиста» до горлышка заполненной мутноватой жидкостью.

– Теперь можно, – обреченно киваю я, с усилием отгоняя замаячивший впереди призрак алкоголизма. – Только не спрашивай ни о чем, Сеня. Пожалуйста. У меня на правду-то сил не осталось, не то, что на вранье.

– Не буду спрашивать, – подозрительно покорно соглашается мой собутыльник, наливая самогонку в граненые стопки. – Что захочешь, сама расскажешь.

И я рассказала. Не все конечно – только сегодняшние свои подвиги.

– Ищут меня. И его ищут. – Малосольный огурец хрустел на зубах вперемешку со словами. – Милиция ищет, Иловский ищет… Может быть, еще кое-кто… Короче, один сплошной поисковый тимуровский отряд. А когда найдут…

– Не найдут. – Семен грохнул по столу кулаком, взбудоражив даже гусей в сарае. – Ты не думай, Ника. У нас в деревне все про всех знают. Но никому чужому ни полслова. Даже за водку. Особенно, если я попрошу. А просить я умею, не сомневайся.

– Вот уж в этом не сомневаюсь, – пробормотала я. – Только что делать дальше не знаю. Гипнотический сон у Панфилова может перейти в сон обычный. А может и не перейти. Короче я и сама не знаю, получится ли у меня его в порядок привести или это должен сделать только тот самый гипнотизер, который над ним поработал.

– Может бабу Степу позвать? – предложил Семен, повторяя ритуал самогонной церемонии. – Будем, Ника.

– Не-… кх-нельзя! – просипела я, проталкивая самогонку сваренной в мундире картошкой. – Иловский может знать, что она в Панфиловском лагере прирабатывала. И послать к ней своих головорезов.

– Ха! Плохо ты бабу Степу знаешь. Как она в наших мужиков из автомата палила?! Да из ее избушки любой головорез убежит, как черт от ладана.

– Нет уж. Не хочу я рисковать. Мне еще свои поиски нужно организовать. – Я почти с ненавистью посмотрела на лежащий под рукой мобильник. Ни одного пропущенного вызова. Или он просто сломался?! – Знаешь, Семен, давай договоримся. Я оставлю Панфилова у тебя. До утра он проспит как младенец, а я за это время в город смотаюсь. Кое-какую мыслишку хочу проверить. Не могу больше сидеть, сложа руки.

– Все бы так, сложа руки, сидели, – весело подмигнул Романовский. – Глядишь, порядка в стране больше было бы. Когда хочешь ехать?

– Вечером.

– Тогда иди, отдохни. Я тебе у девчонок постелю.

Я не стала возражать, что всего-навсего четыре часа, и солнце даже не думает сдавать позиции, а покорно поплелась за Семеном. Мимо большого темного от времени зеркала, отразившего бледное, осунувшееся женское лицо с упрямо поджатыми губами и синими кругами вокруг глаз. Прошло несколько секунд прежде, чем я сообразила, что из нас двоих к женскому полу отношусь только я. И это мое отражение явило беспристрастное зеркало.

Ты плохо выглядишь, телохранительница. Почти также плохо, как чувствуешь себя. И это уже опасно. Потому что любая ошибка, рожденная отчаянием, усталостью и слишком сильным желанием поскорее все исправить, может привести к непоправимому. Значит, тебе нужно уснуть. Даже если ты уверена, что это невозможно.

Пришлось немало потрудиться, заставляя перевозбужденный мозг приступить к процессам торможения. Я долго вертелась на мягких перьевых подушках, как будто их набили канцелярскими скрепками. Но потом мерное тиканье часов растворилось в шелесте лесной травы, на которой я вдруг оказалась. Спелые ягоды земляники приятно освежали пересохший от страшной жары рот. Пить. Как же мне хочется пить. Я побежала к искрящемуся неподалеку ручью и обеими горстями зачерпнула холодную до ломоты в зубах воду. Действительно зубы ломило, но жажда не собиралась отступать, и чем больше я делала глотков, тем больше хотелось мне пить. Понимая, что что-то не так я бросилась к другому ручью, потом к третьему… Неужели мне суждено погибнуть от жажды, несмотря на водное изобилие?! Кажется, я застонала от такой несправедливости и тут же подверглась энергичному встряхиванию.

– Ты чего стонешь, Ника? Приснилось чего? – Низкий голос Семена окончательно вытащил меня из кошмара. Правда, не до конца. Обведя языком потрескавшиеся губы, я поняла, что готова отдать десять лет безоблачной жизни за глоток минеральной воды. Пусть даже Панфиловской.

– На, попей. – возле моих глаз исходила мелкой рябью поверхность налитого в стакан рассола.

– Ты ангел, Романовский. Ты знаешь об этом? – Прохрипела я, прежде чем единым духом осушить стакан до дна.