Битники. Великий отказ, или Путешествие в поисках Америки

Таким он дожил до старости, но бит-поколение умерло не с ним, а гораздо, гораздо раньше – тогда, когда ему суждено было стать мейнстримом, в наивно-бунташные 1960-е годы. Во всяком случае, я волен поставить точку в нашей истории не где-нибудь в 1997-м, а в промежутке между 1968 и 1969 годами, когда один на другим умерли августейшие особы – Король Хипстеров Нил Кэссиди и Король Битников Джек Керуак. После этого, как мне кажется, деревья в Америке перестали быть большими, а Новое Видение превратилось в слепое пятно торжествующего общества спектакля.

В 1960-е западный мир изменился – не то чтобы до неузнаваемости, напротив, он стал слишком знакомым даже в том, что еще вчера выглядело как вызов и дерзость. Теперь за вчерашний радикализм взялся рынок, а это похуже, чем полиция и политика. Ведь рынок – это, по сути, и есть система. Если еще в предыдущей декаде лишь самые смелые и отчаянные бросались с концами в яркую хипстерскую жизнь, то теперь даже самый обычный подросток из американского пригорода держался как настоящий бунтарь без причины, этакая помесь из Джеймса Дина и Марлона Брандо на игрушечном трехколесном велосипеде. Словом, с радикалами случилось самое страшное: быть радикалом стало модно. Вот что Эрик Хобсбаум говорит об этом бунташном времени: «Еще более важным являлось то, что подобный отказ от прежних ценностей происходил не во имя какой-либо другой модели общества (хотя новому способу борьбы за свободу личности были даны идеологические обоснования теми, кто чувствовал, что он нуждается в подобных ярлыках), а во имя неограниченной свободы индивидуальных желаний. Он допускал царство эгоистического индивидуализма до крайних пределов. Парадоксально, но эти бунтари против устоев и запретов разделяли исходные посылки, на которых было построено общество массового потребления, или, по крайней мере, психологические мотивации, которые те, кто продавал потребительские товары и услуги, находили самыми эффективными для их продажи»[219]. Ибо бунтарь – это тоже часть рынка, то есть системы.

Да, когда-то было вызовом слушать бесструктурную негритянскую музыку и в целом косить под отвязного негра, как в керуаковских «Подземных», но в шестидесятых маргинальная черная культура без боя стала белой – в образе пляшущего и кричащего рок-н-ролла, а что могло быть безопаснее Элвиса Пресли или «Битлз»?.. В конце концов, пресловутый S, D  & R» n»R – это не революция, а бизнес. Трагическая фигура юного гомосексуалиста, репрессируемая в стерильном обществе обывателей, теперь исполнилась веселья, и однополые связи стали притягательными, стали крутыми, клевыми и улетными разом – связи сиюминутные и одноразовые, по приколу, в виде эксперимента. Правда, грядущий СПИД поубавит веселья, но ненамного.

Что уж говорить о наркотиках, которые из онтологического переключателя превратились в поп-культуру, проникнув в книги и фильмы, в песни, в клубы, да просто в обычные дома и дворы. Мы знаем, что всё это сделали битники – они придали протесту новый статус, они сделали его до того желанным, что пиком этого желания и отрыва станет волна молодежных бунтов 1968 года – тогда уже стало окончательно ясно, что золотой век титанов разбитого поколения обратился частью музейного прошлого. И можно только догадываться, что чувствовали сами эти титаны, когда они видели здесь и там, как какие-то патлатые дети сделали из их великой мечты сопливую пошлую вечеринку. Это хуже, чем майки с Геварой – тот хотя бы не дожил до такого позора.

Что до литературы, то она, собственно, уже не бунтует. Какой же из Пинчона революционер? Его, вероятно, вообще не существует…

*

Рассмотрев ряд феноменов, взвесив их вместе с щепоткой соли, мы утвердились в том мнении, что единственная позитивная программа бит-поколения – это его негативная программа. Бит-поколение есть поколение Великого Отказа, художественного и экзистенциального, от наличных условий человеческого существования – в том месте, в то время, в том виде, в каком всё это имело место. Поэтому здесь в сжатом и декларативном виде пройдемся по главным пунктам этой негативной программы, которая и составила весь арсенал битнического мифа как такового.

Негативность социальная, подразумевающая отказ от традиции и от исконного понимания того, «как надо» – ходить, сидеть, есть и «делать вообще всё», включая сюда отказ от морали и этики с их «что такое хорошо и что такое плохо», отказ от политики на том уровне представительства, который был дозволен быку, а также от экономики, которая была доступнее на уровне потребления, реже на уровне производства, почти никогда – на уровне обогащения.