Битов, или Новые сведения о человеке

Для тебя Монголия была чем-то похожа на Западный Берлин. Монголия, как ты написал, это «…стран[а], втис-нут[ая] между Россией и Китаем», а Западный Берлин – это «…островок западной цивилизации в океане соцлага с набережной из Берлинской стены». Они – «…два уникальных острова, лишенных моря» («Последовательность текстов», в «Неизбежности ненаписанного», с. 577).

А сравнивая Исландию с Монголией, ты пишешь: «В Исландии все напоминает Монголию: трава и небо, бесплодие почв и отсутствие полезных ископаемых, могучая история и древняя письменность при полном отсутствии архитектуры» (Там же).

В попытках увидеть реальность такой, как она есть, ты находил связи там, где их обычно не видят. И ты таким образом находил самую неправдоподобную «случайную симметрию» в самом необычном.

Я помню, как ты ценил «внутреннюю свободу», ту же самую «внутреннюю свободу», которая была, как ты написал, так важна для Моцарта, Пушкина и Модеста Платоновича.

Я помню чувства уважения и признательности, которые ты испытывал к своим переводчикам: Rosemary Tietze (на немецкий язык) и Susan Brownsberger (на английский язык).

Я помню щедрость твоей души и твою преданность. Выступая на международном форуме в 2007 году, посвященном твоему семидесятилетию, ты говорил о своей невероятной признательности редакторам, которые работали с твоими текстами и в советскую, и в постсоветскую эпоху, когда они тебе помогали, несмотря ни на что. Одна из них, которую ты упомянул, Кира Успенская, была твоим первым редактором.

Не так давно, когда «Молодой Петербург» хотел дать тебе премию, ты сказал, что ты их достаточно получил, и вместо этого предложил дать эту премию Кире Успенской, на что «Молодой Петербург» согласился и наградил ее в номинации «Легенда». (Между прочим, я об этом узнала не от тебя, а от самой Киры Успенской.)

Ты очень дорожил дружбой. Ты даже написал книгу «Багажъ», включившую эссе о десяти из твоих друзей.

Ты был очень тонким наблюдателем, всегда готовым к неожиданностям. Однажды в Принстонском отделении славянских языков и литератур наша секретарша дала тебе длинную деревянную палку с металлической ручкой, чтобы ты мог открывать и закрывать ею окно в своем кабинете. Ты искренне рассмеялся и сказал, что рад тому, что такая простая старомодная вещь все еще используется. А в Петербурге в своей квартире ты указал мне на мерцающее пламя свечи, двигающееся вперед и назад, как в танце.

И все же ты не восхищался жизнью каждую минуту каждого дня. Ты понимал опасность, стоящую перед человечеством и нашей планетой. Тебя в буквальном смысле трясло в 1991 году, когда бомбили Югославию, и ты тогда сказал, что даже не мог себе представить, что в Европе опять будет война. Ты писал об экологии и защите окружающей среды – эта знаменитая речь Модеста Планотовича – за многие годы до того, как это стало постоянной темой дискуссий.

Ты был очень мудрым психологом, например когда это касалось некоторых разрушающих психологических моментов. Ты написал, что никто не может властвовать над другими людьми. Это случается, как ты сказал, только если мы сами даем им силу и позволяем властвовать.

Ты был очень справедливым. Ты уважал людей, невзирая на то, являются ли они «Важными Людьми». Например, в 1974 году один из студентов Принстонского университета писал дипломную работу: перевод твоего произведения «Колесо» на английский язык. Он написал тебе письмо, в котором спросил, можно ли подробно узнать о твоей биографии, творчестве и твоих авторских планах на будущее. Он спросил, какие писатели, русские и зарубежные, тебе нравятся. Ты отнесся к его вопросам со всей серьезностью и написал длинный и подробный ответ. Ты бы мог все это проигнорировать, ведь студент не являлся «Важным Человеком». Этот случай – лишь одно доказательство твоего уважения к людям, вне зависимости от их официального положения и статуса.

Ты был очень мудрым писателем. Я помню, как однажды мы говорили о Толстом и о том, что некоторые любят объяснять, как надо писать романы. И ты ответил: «Кто сказал, как надо?»

Я помню твою писательскую одаренность. Я помню твою страсть к книгам, литературе, идеям и словам. Я помню наши разговоры о литературе – русской, английской, американской, французской, немецкой, латиноамериканской, японской, исландской, армянской, грузинской и т. д. и т. д. Ты очень глубоко любил книги и слова. Мне очень нравится то, что литература и слова для тебя были так же важны в человеческой жизни, как воздух, вода и пища.

Я помню наш последний телефонный разговор. Твой голос был бодрым и живым.

В «Дыхании на камне» (часть «Уроков Армении») ты написал: «Что остается в предметах от человека? Только ли форма, им приданная, или – тепло рук, прикосновение взглядов, вмятины от слов?.. Тут все говорило языком жизни – бывшей и будущей – вечной жизни…» («Путешествие из России», 2013, с. 134).