Битте-дритте, фрау-мадам

Взмокнув в лишенном прохлады воздухе, я с тоской поглядывала на маячившие между деревьями глянцевые проблески воды. И когда моя дышавшая как паровоз ученица, ворчливо поблагодарив, исчезла в лесной чаще, я стремглав ринулась по тропинке у вожделенному озеру. Я даже забыла о своих водных страхах, измученная царившей вокруг жаркой духотой и, очень скоро оказавшись на берегу, застыла, удивленно таращась на выходящего из озера мужчину. Вообще-то я не подозревала, что в нашем «лагере» оставался еще кто-то из гостей. А ему, скажите на милость, почему не спится? Небосвод только-только начал светлеть над зубчатой стеной леса, вольно раскинувшегося на противоположном берегу.

— Доброе утро Ника Валерьевна, — поздоровался со мной мужчина, и я только сейчас поняла, кто именно выбрался на берег и, уперев руки в бока, одарил меня смутно белевшей улыбкой.

— Доброе утро, Виктор Игоревич, — поздоровалась я с Зацепиным, как будто наталкиваться в четыре утра на почти обнаженных мужиков, было для меня сугубо привычным делом.

С минуту мы молчали, разглядывая друг друга, и я в который раз поразилась, до какой степени меняет человека одежда или ее отсутствие. Элегантный костюм Виктора Игоревича наверняка отдыхал в шкафу, а вместе с ним и весь скрупулезно продуманный имидж предводителя местного дворянства. И теперь, в темных обтягивающих плавках, с мокрыми, прилипшими ко лбу волосами, без напоминающих пенсне очков, Зацепин больше походил на латиноамериканского мачо, чем на простого российского историка. Даже движения его изменились: стали плавными, грациозными, обманчиво расслабленными.

— Никак уснуть не мог, — Виктор Игоревич оправдательно развел руками. — Всю ночь промаялся — и вот не выдержал, купаться побежал. Как самый настоящий пионер — в тайне от вожатых. А вы тоже окунуться решили? После трудов праведных?

То, что он видел, чем мы с Егоровной занимались на задворках «помещичьего» дома, было ясно и так. Но отчитываться перед «барином» у меня в планы не входило, в чем его должны были убедить мой хмурый вид и демонстративное молчание. И, кажется, убедили. Потому что, не дожидаясь моего ответа, историк быстро миновал разделявшее нас несколько метров песчаного берега и напрямую спросил:

— Вы обучаете Силантьеву своим восточным штучкам?

— Вряд ли это можно назвать обучением, — неохотно проворчала я. — Просто показала пару-тройку приемов… Неймется ей. Видать партизанское прошлое покоя не дает — все в бой рвется бабулька.

— Партизанское прошлое, — как-то странно протянул Зацепин. — Ошибаетесь, Ника Валерьевна. Ой, как ошибаетесь. Впрочем, не только вы…

— А без намеков можно?

— Можно и без намеков. — Виктор Игоревич несколькими энергичными движениями стряхнул капельки воды, скользившие по непривычно белой коже. — Никакая она не партизанка. Наоборот. У меня в музее храниться часть немецкого архива, который из-за неожиданного наступления Красной Армии не успели вывезти или уничтожить. И есть там один документ, где черным по белому написано, что в 1941 году Степанида Егоровна Силантьева, 19** года рождения, уроженка города Ухабова была принята на должность личного секретаря штандартенфюрера СС Отто Краузе, зверстовавшего у нас до 1944 года. И верой и правдой служила немецкому рейху вплоть до освобождения нашего района советскими войсками. А потом двадцать лет в лагерях искупала предательство. Сюда вернулась уже при Хрущеве и поселилась в этом самом лесу. Старожилы ее не узнали. И не мудрено: во время войны Степаниде только двадцать исполнилось, а вернулась она сюда старой седой развалиной. Правда лесная жизнь пошла ей на пользу. Может, на самом деле приколдовывает Егоровна? Сейчас она даст фору любой своей ровеснице…

— Мама дорогая, — пробормотала я себе под нос, ежась от холодных муравьев посыпавшихся мне прямо за воротник футболки. — И что, никто не знает?

— Я знаю.

— И молчите? Почему?

— А кому это сейчас интересно? — пожал плечами Зацепин. — Кроме нас, архивных крыс… Она свои счета оплатила. Один из последних оставшихся в живых партизан, говорил мне, что Степанида уже при немцах сошла с ума. Перед самым разгромом неожиданно исчезла, а когда наши освободили Ухабов, пришла в город и у всех встречных и поперечных спрашивала: где ее долгожданный? По сей день, между прочим, спрашивает…

— Притворялась, чтобы в ГУЛАГ не попасть?

— Вряд ли. Пару раз я видел, как на нее находило. Можете мне поверить, жутковатое зрелище. Так что вы поосторожнее с этими единоборствами — мало ли что ей в голову взбредет. Как пойдет кому ни попадя шеи сворачивать…

— Не пойдет, — автоматически ответила я. Мысли плавали в странном сером тумане, из которого проступали обгоревшие избы, клавиши печатной машинки, немецкая офицерская фуражка… — Я ей ничего такого не показывала. И не покажу, будьте уверены.

— Вот и хорошо, — серьезно кивнул Зацепин. — Теперь позвольте откланяться. Пойду статью дописывать, раз уж водные процедуры принял. А вам счастливо искупаться — вода сегодня отменная. Впрочем, как и вчера.