Битте-дритте, фрау-мадам

Чернота потайного хода манила меня, как пьяницу недопитая бутылка. Но бушующие в груди чувства все-таки не помешали разуму взять под контроль тело. Нельзя уходить. Судьба приготовила для меня пытку, избежать которой я не вправе. Потому что Нике Евсеевой еще предстоит взглянуть в глаза человеку, доверившему ей своего сына. Чтобы избавиться от искушения и немного привести мысли в порядок, я навалилась всем телом на старый шкаф. Он снова протестующе скрипнул, но не развалился, а встал точно на место, прикрыв потайной ход, прорытый неизвестно когда, неизвестно кем и не известно для чего. Несколько раз глубоко вдохнув, я, как гимнастерку перед смотром, одернула футболку, отодвинула засовы и вышла из своего убежища.

Разговор с Панфиловым происходил в кабинете историка, где мы, оставив Надю на попечение Егоровны, заперлись словно заговорщики. И я постаралась забыть о нем сразу же по окончании. Хотя надо отметить, что истерик мой наниматель не закатывал и не бросался на меня с криками «иуда» и протянутыми к горлу руками. Не бросался, но очень хотел. Особенно, когда я, твердившая через фразу: «Я его верну», честно ответила на вопросы Зацепина:

— Вы знаете, кто похитил Пашку?

— Нет.

— А где его могут держать, вы хотя бы предполагаете?

— Нет.

— Так какого хрена, вы тогда заявляете, что вытащите его?!

— Погоди, Витя, — Панфилов размял сигарету и, щелкнув зажигалкой, затянулся так, что хватило бы на троих. — Кажется, я догадываюсь, кто мог это сделать. Немец этот, божий одуванчик. Больше не кому.

— Какой немец? — растерялся Виктор Игоревич. — При чем тут немец?

Когда Алексей рассказал о визите престарелого коммерсанта и о странных намеках переводчика, я не выдержала:

— Да что у вас за земля такая, что на нее как мухи на… всякая дрянь слетается? — А потом обратилась к Зацепину: — Может, ваш прадед припрятал здесь какой-нибудь клад? Куда ведет потайной ход под вашим музеем?

— Вы знаете про ход? — брови Зацепина поползли вверх.

— Не только знаю, я в него даже ноги спускала, когда…

И тут я прокляла свой длинный язык, потому что Алексей Михайлович развернулся ко мне всем телом:

— Вы хотите сказать, что могли убежать с моим сыном через потайной ход, а вместо этого вручили его похитителям, перевязанного голубой ленточкой? Сколько тебе заплатили, дрянь?!

— Погоди, Леша… — историк придержал готового сорваться с места Панфилова. — Думаю, ты ошибаешься. Если бы ей заплатили, то она могла проделать все гораздо чище и остаться вне подозрений. Такая возможность у нее была, и не раз. Думаю, что после утренних событий у Ники просто сдали нервы. И она повела себя неадекватно. Прости, но я с самого начала говорил тебе, что женщина-телохранитель — это как домашняя кошка в лесу. Чуть что — сразу на дерево.

Я промолчала. Пусть говорит, что хочет. Пусть мешает меня с грязью, обвиняя разом в трусости и идиотизме. Тем более что я и впрямь чувствую себя круглой доверчивой идиоткой. Ничего, я вытерплю. Я должна вытерпеть эти несколько дней. А вот потом…

— Кажется, у моей жены осталась визитка этого Штольца — переводчика, — Панфилов медленно приходил в себя после вспышки. — Я поеду и постараюсь с ними связаться. Но если только с Пашкой что-нибудь…

Он бросил на меня испепеляющий взгляд, но снова был остановлен Зацепиным:

— Успокойся, Леша. Ты же помнишь, что передала тебе Ника? Что его не тронут, пока ты не отдашь Иловскому свой участок. Но ты же все равно не собирался отдавать! Так что Пашке скорее всего ничего не грозит.

— Вот именно, что «скорее всего», — прошипел Панфилов. — Ладно, я поехал. Будем надеяться, что Саша не выкинула визитку.

— А милиция… — пробормотала я вслед.

— Разумеется, никакой милиции, — вмешался Зацепин. — Я даже заявлять на поджигателей не буду. И родителям что-нибудь наплету, чтобы рот на замке держали. Не хватало еще, чтобы эти немцы подумали, будто мы сообщили о похищении. Тогда…

— Да, ты прав, — кивнул Панфилов уже с порога. — Я все равно в больницу к Николаю собирался заехать. Так что и его попрошу дознавателям голову заморочить. Нам милиция сейчас совсем не в строку.

Разговор был окончен. Заканчивался и сегодняшний длинный-предлинный день, укрываясь одеялом июльской ночи. Глядя на растворяющиеся в ней фигуры Алексея и Виктора Игоревича, провожавшего друга до машины, я безуспешно пыталась собраться с мыслями. И всякий раз терпела неудачу — таковых просто не было. Кроме одной, навязчиво жужжащей сразу в оба уха. Ну что ж, философски заключила я, уж лучше одна конкретная мысль, чем целая голова абстрактных. И, вяло переставляя ноги, потащилась в чулан. Спать. Мне нужно поспать. Как там Скарлетт говорила? Я подумаю об этом завтра? Да, я подумаю. Только вот мобильник свой найду.