Битте-дритте, фрау-мадам

Мобильник я нашла только после того, как вытряхнула содержимое сумочки на кровать. Наверное, три раза натыкалась на него, пока рылась в переполненных всякой ерундой отделениях, но не замечала. Блин, включенный! И батарея почти разрядилась. Это Пашка утром по нему «скорую» вызывал и не выключил. Скорее подзарядить. Хорошо, что перед тем как меня похитил Немов, я не успела выложить зарядное устройство из сумочки — три дня таскала с собой, после того, как один раз заряжала телефон в офисе.

Пока пальцы быстро подключали провода, в голове оформилась вторая мысль. И это было уже хорошо. Глядишь, скоро нормально соображать начну. Правда, с трудом рожденная идея получилась не из разряда гениальных: выпить. Коньяка, виски, хорошо очищенной водки, плохо разведенного спирта… Я была согласно на все, лишь бы разжались тиски, сдавившие сердце чувством вины и страха. Если я ошиблась… Нет, не буду думать. Буду ждать. Я умею ждать, это у меня в крови. Но того, что случилось в следующий миг, я совсем не ждала.

Острожный, но настойчивый стук в дверь, вывел меня из состояния самобичевания. Кого еще принесли черти в это трижды проклятый день? Бабу Степу с ее жалостью? Зацепина с обличительной речью, клеймящей женщин-телохранителей? Вернувшегося Панфилова? А! Какая разница, мне все равно! Я спать хочу… Так и скажу ей, ему, им…

Дверь противно скрипнула, и я как стояла с открытым для отповеди ртом, так и забыла его закрыть.

— Здрасьте, — произнес возникший в проеме двухметровый шкаф, приветливо дергая правой рукой, висевшей на перевязи. Через пять ударов сердца я наконец поняла, что вижу перед собой главного вдохновителя классовой борьбы, неудавшегося поджигателя и насильника, короче того самого дмитровского мужика, руку которого, я в порыве праведного гнева сломала сегодня утром. И рука эта теперь вызывающе белела свежим гипсом в окружившей музей темноте.

— Поговорить надо, — буркнул он, нерешительно затоптавшись на пороге. — Впустите?

— Заходи, гость дорогой… — я безнадежно махнула рукой. Чаша моих терзаний и страхов до того переполнилась, что явись сюда даже господин Иловский под ручку с таинственным немцем, я бы им тоже предложила: — Чай будешь?

— Не-е, — мужик замотал кудлатой головой и двумя широченными шагами почти пересек чулан. — Я это… А ты… вы… будете?

На стол рядом с заряжающимся «Самсунгом» встала литровая бутылка самогона. Я нервно рассмеялась. Как-то неуютно становится, когда наши желания начинают сбываться. Кажется, кто-то просто мечтал о высокоградусной душевной анастезии…

— Решил меня отравить? — саркастически интересуюсь я, доставая чистые стаканы. — В отместку за сломанную руку?

— Не-е… — снова тянет мой поздний гость, — Это не вчерашняя. Эту я сам гнал. Проверенно электроникой. Даже теща пила и ничего…

— Ну, тогда наливай, — мой тяжелый вздох перекликается со смачным бульканьем. — Представься, что ли. Хотя бы для приличия.

— Семен, — он понял свой стакан, — Семен Романовский.

— Ника.

— Ну, будь, Ника.

— Буду.

Я ждала, что он еще что-нибудь скажет, но Семен опрокинул стакан и молча, без кряканья поставил его на стол. Даже не занюхал. Силен…

Между первой и второй… Семен вообще не стал делать перерыва и снова наполнил стаканы. Себе полный, мне на две трети. Однако… Я сделала один большой глоток и едва сдержалась, чтобы не зайтись надсадным кашлем. Вот это крепость! Почти чистый спирт. Уважительно наблюдая за тем, как ходит кадык Семена, проталкивая в горло огненную воду, я в который раз поразилась телесной и психической крепости нашего народа. Это надо же так пить и до сих пор не почернеть от цирроза и не побелеть от горячки!

Тем временем Романовский снова наполнил свой стакан, а мой почти все такой же полный освежил, вежливо отставив мизинец.

— Будем, телохранительница. — похоже, тост у него на все случаи был один единственный. Точнее единственный, который он мог произнести вслух при даме, будучи еще достаточно трезвым.

Я молча выпила — и на этот раз до дна. Горящее огнем горло расплескивало тепло по телу упругими волнами. Сейчас станет легче. И плевать, что этот амбал на самом деле задумал. Мне все равно.

Вру. Мне совсем не безразлично то, что будет со мной. Особенно в ближайшие несколько дней, потому что… Перед глазами начинало понемногу кружиться, а тугой обруч, сжавший сердце, дал слабину. Я глубоко вздохнула и, видя, что мой нечаянный собутыльник не торопится объясняться, перешла в наступление:

— Зачем пожаловал, гость дорогой? Расквитаться за это? — моя захмелевшая голова мотнулась в сторону покалеченной руки. — Ружье, поди, припрятал в кустах? Вот выпьешь сейчас для храбрости и…

— Не-е, — мне показалось, что Семен по-настоящему обиделся. — Я не для этого…

— А для чего? — мне стало любопытно.

— Поблагодарить…

Мое удивленное молчание было красноречивей любых слов. А когда я немного пришла в себя, то сумела выдавить:

— Поблагодарить?! За что?! За сломанную руку?

— За то, что от петли меня отвела. — лицо Семена мучительно перекосилось. — Я… У меня ж две дочки, такие как та девчонка… Я бы потом жить не смог, если бы…