Bittersweet (СИ)

Не сказать, что он плохо относился к Примроуз… Вообще-то, да. Относился. Плохо. Она ему искренне не нравилась, но вовсе не потому, что была девушкой. И не потому, что он боялся конкуренции с её стороны. Блажь, присущая вечеру дня рождения, отступила под натиском реальных действий и событий, последовавших за его кратковременным отчаянием. Ромуальд искренне признавался в любви и не давал повода усомниться в своих поступках. Скорее, имело место быть отторжение, спровоцированное мотивами, которые Илайя умудрился углядеть в поведении актрисы.

Она хотела быть стервой. Ему это слово категорически не нравилось, вызывая нечто, близкое к неприятному зуду, тем не менее, иной формулировки подобрать не получалось. Да, она была стервой. Но девушки, попадавшие в эту категорию, не все на одно лицо. Одна другой рознь. И если Челси он воспринимал достаточно тепло, с определённой симпатией, то Примроуз не мог перевести в категорию потенциальных приятелей, не говоря уже о дружбе.

Представить себя, приглашающим её на какой-нибудь концерт не в качестве свидания, а просто потому, что вкусы совпадают и хочется отрываться не в одиночестве, а в компании? Нет. Его богатое воображение отказывалось транслировать подобный бред, как и всё остальное, что он пытался спроецировать на себя.

Илайю раздражали слащавые улыбки, попытки выставить себя в более выгодном свете, а ещё – жалкая назойливость, перетекающая в откровенное заёбывающее преследование.

Он вспоминал время репетиций и то, как отчаянно Примроуз старалась привлечь внимание Ромуальда уже тогда. Как Ромео огрызался в ответ. На определённый период времени помогало, потом всё начиналось сначала, будто не было грубых ответов и не то, что намёков, а откровенных заявлений, что он просто не видит смысла в этом общении. Приходит на работу, чтобы исполнить свои партии в постановке, а не крутить роман, тем самым подстёгивая интерес к своему творчеству, как делают некоторые актёры. Пока их общее детище на слуху, они активно изображают любовь, стоит творению уйти на покой, как пара моментально расстаётся и больше о высоких чувствах не заикается.

Впрочем, находясь в студии, следовало сосредоточиться на работе перед камерой, а не на выяснении собственного отношения к коллегам. Илайя прикрыл глаза, чуть прикусил губу, потянув кожу, как всегда делал в моменты нервозности. Досчитал до десяти и вышел в зал, где им всем предписывалось позировать.

В целом, съёмочный процесс оказался не таким уж сложным и утруждающим. Не было криков, диких капризов, огромного количества испорченных кадров. Работа проходила гладко и на редкость быстро. Их не заставляли принимать картинные позы, не просили застыть на час в одном положении, чтобы снять один несчастный кадр. Они были предоставлены самим себе. Фотографу хотелось запечатлеть на своих снимках именно некий дух бунтарства, присущий героям, их лёгкое отношение к жизни и умение рисковать.

Прения возникли только один раз, когда было принято решение о концепции обложки и содержание фотографий, в которых отражалась любовная линия мюзикла. Ромуальд, до этого момента чувствовавший себя свободно и раскрепощено, внезапно посерьёзнел.

– Вы, правда, думаете, что нам необходимо отснять этот кадр? – спросил, сложив руки на груди.

– Вы играете влюблённую пару. Естественно, что за пределами сцены хочется увидеть продолжение данной линии.

– Ромуальд, – вмешалась Прим, обращая на себя внимание.

– Что? – недовольно спросил тот.

– Ты пытаешься меня оскорбить?

– Нет. Совсем нет.

– Тогда почему делаешь такое лицо, как будто тебе предлагают выпить тухлое яйцо?

– Может, всё дело в том, что мы играем влюблённых только на сцене? – спросил Ромуальд, усмехнувшись.

– Ты…

В уголках глаз блеснули слёзы. Не настоящие. Условный рефлекс, неоднократно отрепетированная перед зеркалом эмоция. Рыдать ей хотелось так же сильно, как Ромуальду прижиматься к её губам в поцелуе.

– Не порть макияж, – бросил равнодушно. – А то придётся тратить время, чтобы его поправить или переносить съёмку вовсе, если глаза покраснеют.

– Ты очень мил, – ядовито прошипела Прим.

– Это же не я к тебе цепляюсь.

Ромуальд пожал плечами и отправился к столу, чтобы сделать несколько глотков минеральной воды. Выглядел при этом раздражённым.

Голос фотографа заставил Илайю отвлечься от наблюдения, бросить пластиковый стаканчик в мусорное ведро и отправиться на исходную позицию. Следовало уже отснять эту обложку и позабыть о ней, как о страшном сне. Вряд ли для обложки требовался именно кадр с поцелуем, это выглядело не то, чтобы провокационно, скорее, несколько безвкусно. На первый план неизменно выходили фотографии более строгие и сдержанные, при этом в сцене задействованными оказывались все трое. Было бы странно наблюдать картину, в которой двое целуются, а третий стоит и наблюдает за их действиями, будто вуайерист, желающий урвать себе кусочек чужой жизни.

Композиция выстраивалась престранная. Во всяком случае, Илайе она показалась таковой в момент, когда фотограф начал раздавать указания.