Bittersweet (СИ)

– Не делай вид, что не понимаешь, – огрызнулся Джулиан, поднявшись на ноги и сложив руки на груди. – Для тебя разговор с ним – обычная стандартная процедура, а я буду выглядеть жалко. Только представь себе, как это замечательно. Ничтожество приползло, кинулось в ноги и просит дать ему испытательный срок. Уверен, что он засмеётся и укажет мне на дверь.

– У тебя странные представления о моём отце.

– Просто я знаю людей.

– Настоящих или тех, что нарисованы твоим воображением?

– Какого хрена ты ко мне прицепился?! – прорычал Джулиан, шумно выдохнув и сжав ладонь в кулак. – Тебе недостаточно того жалкого зрелища, которое разворачивается перед тобой каждый день? Хочется сделать из этого грандиозное шоу с участием зрителей. Так?

– Нет.

– Тогда оставь меня в покое! Отвали. Съеби к чёртовой матери. Ты обещал выбить для меня роль. Ты. Обещал. Я не заставлял тебя делать это. Так почему… – он схватил со стола стакан с остатками воды после недавнего приёма таблеток и швырнул, явно целясь в голову бывшего любовника. – Убирайся.

Ромуальд, и без того находившийся на пределе, с трудом сдерживал эмоции. Ему хотелось подойти к Джулиану и врезать ему со всей силы, но внутренний голос с завидным постоянством напоминал, что тот не вполне здоров, и с ним нужно обходиться мягче, делая скидку на болезнь и симптомы, ей сопутствующие. Джулиан не хотел, это всё его недуг.

– С удовольствием, – процедил Ромуальд сквозь зубы. – Если хочешь, чтобы я убрался, так и будет. Всё для тебя, принцесса.

Джулиан обхватил себя руками и опустился на пол, стараясь успокоиться. Таблетки… Сегодня он повременил с их приёмом, выпил их чуть позже положенного, и вот результат. Вот. Агрессия, которой быть не должно, выплеснулась наружу.

Но Ромуальд сам виноват. Заладил, как попугай.

Роль, роль, роль…

Ему не понять, что чувствует Джулиан. Здоровому человеку никогда не узнать, каково жить на свете с таким недугом. Каково чувствовать себя ущербным и каждый миг своего существования мучиться.

Никогда.

И не нужна никому его показная жалость. Все досыта ею наелись, уже тошнит и наизнанку выворачивает. Достал. Строит из себя благородного рыцаря, а сам только и делает, что грезит наступлением дня, когда Джулиан оставит его в покое, более не будет обременять своими проблемами. Будто он рад, что всё так получилось. Будто это он отчаянно цепляется за осколки своего не совсем здорового сознания, запрещая им демонстрировать истинные, ничем не искажённые события.

Джулиан чувствовал, как по щекам стремительно бегут слёзы, глаза отвратительно щиплет в уголках, но утешать его не торопятся. Напротив. Входная дверь хлопнула, оповещая о том, что Ромуальд остался верен слову. Обещал убраться, и не стал с этим тянуть. Джулиан остался в одиночестве.

К радости Ромуальда долго ждать лифт не пришлось. Стоило только выйти из квартиры, как створки лифта разъехались, пропуская на этаж пожилую пару и предлагая Ромуальду проехать вниз с комфортом, а не сбежать по лестнице так, словно за ним гонится стая волков. Он знал, что гнаться за ним никто не собирается, более того, Джулиан даже порог квартиры переступать не станет, вновь убедив себя в том, что в таком состоянии ему лучше с посторонними людьми не пересекаться. После приступа агрессии накроет осознанием, что проблема того не стоила, он соберёт осколки, вышвырнет их в мусорку и снова начнёт пестовать собственное душевное состояние. Лучше бы он отправил в мусорную корзину не битое стекло, а собственные невысказанные претензии и весь тот хлам, что копился в его мыслях с завидным постоянством.

Ромуальд прижался затылком к стеклянной стене, закрыл глаза и зажал себе рот рукой. Он ненавидел дни, подобные этому. Ненавидел ситуации, в которых его споры с Джулианом выливались в откровенные скандалы. В большинстве случаев, он старался разрешить проблемы миром, уговорами, нежными словами и тихими, спокойными репликами, но когда на него бросались с обвинениями, а ещё напирали на обещание, становилось особенно мерзко, практически невыносимо. Иногда в голову закрадывалось подозрение, что в их тандеме именно Джулиан – разумный человек, а он, Ромуальд, просто идиот, которым каждый может манипулировать, как куклой, вертеть туда-сюда, отдавать приказы и ждать, когда он сделает всё. Принесёт эту несчастную роль и скажет, что теперь она принадлежит Джулиану.

Ещё сильнее Ромуальда заботил вопрос, почему он сам продолжает поддерживать подобную линию поведения. Тут же отвечал, что дело в его мироощущении и ценностях. Он излишне привязан к Джулиану, хочет для него счастья и только потому не осаживает бывшего любовника. Делает скидку на болезнь, но вовсе не жалеет. Просто жаждет увидеть улыбку на тех губах, что в последнее время только и делают, что презрительно поджимаются или кривятся.

«Он любил тебя когда-нибудь? Или только твою фамилию?».

Может быть.

А, может, и нет.

Кто теперь наверняка скажет? Всё в мире относительно, нельзя поручиться на сто процентов за правдивость того или иного утверждения.