Битва

— Не в здоровье, Виктор Викторович… — насупился Умнов, не принимая шутливого тона Бородина, и напряженный взгляд его под очками строго просверлил замминистра. — Скажите прямо о судьбе «Меркурия». Задерживаются поставки аппаратуры, игра идет какая-то, саботаж…

Выжидая, сознавая, что, выходит, кое-что Умнов уже знает и что сказать неправду — значит тотчас все обнаружить, потому надо обойтись спасительной полуправдой, Бородин, склонив голову, молчал, надеясь выиграть время и давая понять: положение у него сложное, и он в него поставлен именно вопросом Умнова. Наконец, как бы собравшись с духом, Бородин взглянул, лишь чуть повернув голову:

— Есть, Сергей Александрович, увы… — Он вздохнул и тут же взбодренно выпрямился. — Но… вы уж через край! «Игра, саботаж…»

Глядя в его лучившиеся, оживленные глаза и думая — надо все до конца выяснить, Умнов медленно, будто сам с собой, заговорил:

— Как же все происходит? Не пойму… Есть комплекс, мы накопили научно-технический потенциал, «Меркурий» доказал жизненность, научную обоснованность метода, заложенного в нем, и вдруг?.. Объясните!

Бородин спокойно выдержал его взгляд:

— Понимаю, даже разделяю, но… — Он чуть развел руками над гладью стола, повел седой головой неопределенно, и жест его был и убедительным и доверительным — Умнов даже устыдился, подумав, что разговаривал с ним жестко, неуважительно.

— Все же теряюсь, Виктор Викторович: где искать концы? В министерстве, у военных?.. Поведение генерала Бондарина яснее ясного… Он против!

Чувствуя заметно смягчившийся тон Умнова, Бородин покосился уже более откровенно: поверил, выходит?.. Тогда добавить, закрепить.

— Да, против. Но не только он… Есть и другие сторонники — растут, растут! — у проекта «Щит». Так что, как говорится, хотел бы обрадовать, но пока положение таково… Таково!

Потерянный, сникший, не глядя теперь на Бородина, сидел Умнов.

— Что же мне делать? — тихо и раздумчиво проговорил он. — Что делать? — повторил беспокойнее. — КБ, люди, задел аппаратуры на миллионные суммы…

«Ну вот, счастливая возможность!» — екнуло у Бородина, и он веселее усмехнулся:

— Ну, у нас не капитализм, банкротств, слава богу, не бывает, в долговую яму не сажают…

— Но отвечать-то надо перед народом, Виктор Викторович!

— Вам не придется! Вы свое дело сделали.

— Я-то ладно, а вот кто допустил накладки, научно-тематический разброд, кто не обеспечил генеральной научно-технической программы, чтоб накладок не получалось?..

Потемнел разом Бородин, набрякли, чуть сплыли вниз щеки, и, когда заговорил, голос похолодел, чуть вибрировал:

— Замахиваетесь, однако! Научно-технический прогресс хотя и планируется — стремимся к этому, ясно, — но не мне вам объяснять: всего тут не учтешь, так что… — Приглушая голос, даже выдерживая паузу, сказал мягче: — А что делать?.. И «Меркурию» дело найдется. В строю «Щита» — по тем ракетам, которые пройдут заслон. Подчищать, последний лоск наводить — задача высокой чести…

Странной, неожиданной для Бородина оказалась реакция Умнова: его будто кольнули, он покраснел, краснота проступила через загар, злым огнем полыхнули глаза.

— Подчищать?! — еле выдавил. — Подчищать? — громко выдохнул, будто внутри прорвалась мембрана. — Это решено? Уже окончательно? Так понимать?..

Лишь секундная растерянность коснулась Бородина, но он тут же подумал: «Ничего, в конце концов охлаждались и не такие!» И, будто ничего не произошло, с обезоруживающей простотой улыбнулся:

— Э, нервы, Сергей Александрович! Думал, Шантарск укрепляет их…

Умнов поднялся с кресла, что-то резкое, петушиное — нахохленность перед дракой — сквозило во всем его виде.

— Не в нервах суть, а в деле, Виктор Викторович… Вы скажите: сами-то верите в «Щит»?

— Ну знаете… — замялся от неожиданного вопроса Бородин, сразу почувствовал — стало неуютно, не по себе, будто его стянули невидимой кольчугой, внутри родился сухой морозец, и Бородин взглянул строго: — Если хотите — да!

Они смотрели друг на друга молча: Умнов будто впервые видел перед собой Бородина и медленно, как бы в удивлении и напряжении, осмысливал то, что услышал, и это осмысление для него было горьким и трудным; Бородин же — с тем сухим морозцем, крепчавшим в нем, от которого чувства и мысли тоже осязаемо жестчели, смораживались: «Охладишься, постой… К лучшему, что услышал правду. К лучшему!»

Медленно же и в удивлении Умнов подтолкнул очки, голос прозвучал отчужденно:

— Понял вас… У министра Звягинцева такое же мнение?

— Не знаю… Его надо спросить.

Умнов шел по коридору к министру. Теперь, после разговора с Бородиным, ему было яснее ясного, почему Звягинцев не стал подписывать телефонограмму: просто им не до встречи с ним, а может, его присутствие здесь и невыгодно по каким-то неведомым соображениям.