Битва

— Сказал же — лучше бы быть в неведении… Ничего ответить не могу. Ничего! Вот так. Горанин представил записку к проекту «Щит». Есть разные мнения… Знаете же: чтоб запустить любой проект, надо сотню бумаг подготовить, согласовать, потом — постановление правительства, а прекратить дело — проще пареной репы…

— Что ж, закрывать контору? Вешать замок? — вырвалось у Умнова. — Скажите!

Звягинцев насупился, посерел, кожа на лице стала пористой, поднялся тяжело с кресла, ледяным, назидательным голосом сказал:

— Не контора, а особое конструкторское бюро, и оно будет всегда, даже если уходят по каким-то причинам Умновы, Горанины… — Вскинул голову, глаза — прищурены, сказал, чуть оттаяв: — И вот что, «Меркурий» или «Щит»… Бабка надвое сказала. Придет время — поступим по-государственному! Выберем.

Умнов тоже встал — все ясно, больше делать нечего — и, откланявшись молча, готов был уже направиться к двери, но Звягинцев протянул руку, холодную, неэнергичную:

— Чем сейчас заняты?

— Чем?! — словно бы от укола, дернулся Умнов. — В Шантарске набираем статистику, в КБ ищем техническое решение использования «Меркурия» по усложненным задачам… Учим «Меркурий» и сами учимся.

— Вот и правильно! Желаю…

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

18 октября

Утром проснулся от какого-то смутного предчувствия, а открыв глаза, догадался: сегодня ровно месяц с тех пор, как был у Звягинцева! Вчера, ложась, и думал об этом. Месяц с того напутствия: «Вот и правильно! Желаю…»

Понимать надо, что и самому Звягинцеву изменяет оптимизм? Или не так?

Н-да, весь месяц безвыездно тут, в Шантарске: авось чудо… Но известно, чудеса случаются редко, а вот заторы с поставкой аппаратуры такие, что тошно! Выдержат ли нервы?..

Овсенцев в Москве, но, видно, и его роль толкача мало что дает.

Эдуард Иванович единовластно правит на «малом полигоне», отрабатывает наши новшества в «Меркурии»! Не все там пока получается — не выдерживается точность синхронизации, возникают сбои…

Стой!.. Пока «тихое и мрачное время», не упрятаться ли на «малом полигоне»? Ревизию работы группы Эдика навести, заняться «чистой» наукой, подключившись к испытаниям на модулирующем стенде?.. Интересно!..

19 октября

Исполнение замысла пришлось отложить: утром ка степь обрушилась пыльная буря. Бушевала четверо суток, повалила кое-где прошлогодней посадки топольки: одни, вырванные с корнем и отнесенные ураганом, задерживались у оград домов; другие, сломленные, приникали к жесткой, как корка, отполированной земле.

На испытательных площадках работа не прекращалась, там все полигонное начальство: Сергеев, Фурашов, начштаба Валеев, начальник политотдела Дружнов.

На аппаратурную площадку приехал в полдень: машина в пыльной пелене, налетавшей то спереди, то сбоку, двигалась медленно, ее подхватывало порывами, отрывало от бетона, вот-вот взмоет в воздух, опрокинется в кювет. Солдат-шофер, нависнув грудью над баранкой, смотрел в ветровое стекло широко раскрытыми серыми глазами, с опаской восклицал: «От чертяка!»

К вечеру четвертых суток буран начал сдавать, пошел на убыль. Совещались в административном корпусе. Валеев и Фурашов добрались сюда с дальних точек. Начштаба подвернул правую ногу, хромал. Усох, потемнел Алексей Фурашов, глаза и веки красные, воспаленные: все дни проводил на стартовой площадке — в открытую, на поверхности.

Подвели итоги — пронесло! Особого разбоя буря не совершила, удовлетворилась мелочами. Сергеев, тоже похудевший, бледный, был в настроении: оттого что пронесло и потому что собирался домой, в Шантарск. Он настаивал — лететь с ним.

Ответил, что я толкач: аппаратуру выколачиваю. Пошутил: «Скоро, боюсь, в узел связи пускать не станут — надоел! Все Москву да Москву…»

— Приказ — вам связь беспрепятственно! — отозвался начштаба Валеев. — А в Шантарске строители баню открыли — пробу, как говорится, снять.

— Верно! Попариться бы… Как ни велико искушение, но…

31 октября

Десять дней на «малом полигоне». Несколько финских домиков, экспериментальный корпус — сборно-щитовой барак, узел связи — будка на колесах, электрохозяйство — дизельные станции… Во всем, однако, порядок: выстроено все в цепочку, получилась улица, и кто-то у начала ее поставил щит, на нем красивая вязь: «Проспект Перспективы». Шутники! Вокруг лес — улочка сжата будто стальным кольцом. Вот уж поистине как в песне: «Только вертолетом можно долететь…» И тишина после Шантарска оглушающая, первые дни просто не по себе было — в вакуум, казалось, поместили. А работается! Недаром «десант Эдуарда Ивановича», как они называют себя, продвинулся далеко — два дня в экспериментальном корпусе переходил от позиции к позиции: выслушивал, вникал в суть дела. Уточнили программу, внесли коррективы. С Эдуардом Ивановичем «подтянули» теорию: прикидывали, считали, прихватывали и ночи — трех-четырех часов доставало ка сон, утром умывались на безымянной речушке. И здесь стоял щит: «Река Жизни».

Подумывал: да, лучшего решения — приехать сюда — придумать было невозможно!