БИТВА ДЕРЕВЬЕВ

По физиономии очень хочется съездить, просто чтобы стереть это высокомерное выражение.

Виллт приглашающе улыбается:

— Можешь попробовать.

Он читает мои мысли, думает Мирддин и тут же поправляется — не «он». Я. Я говорю со своим собственным отражением. Мирддин стискивает локоть за спиной:

— Полагаю, это будет бессмысленно.

Виллт опять щерится:

— Правильно полагаешь, — он перекидывает трость из руки в руку.

— Я тебя создал, — говорит Мирддин. — Я тебя придумал. У тебя нет власти надо мной.

Виллт поднимает бровь:

— Власти? Зачем мне власть? — Он обводит жестом вокруг. — Все это — лишь отражение твоего сознания. Я — всего лишь зеркало. Всего лишь интерфейс, если хочешь.

— Интерфейс взаимодействия с чем?

— С собой. С миром. С Аннуином. С судьбой. С Единым, — Виллт делает торжественную физиономию.

— В тварном мире в принципе не существует взаимодействия, которое не попадало бы под эти параметры, — медленно произносит Мирддин.

— Умничка, — одобряет Виллт.

Мирддин подавляет вспышку раздражения.

Это просто канал восприятия, думает он. Аннуин невместим, это просто мое собственное сознание пытается обработать информацию так, чтобы я смог ее воспринять. Что оно пытается мне сказать?

— Что ты пытаешься мне сказать? — спрашивает Мирддин.

Эмрис делает ему знак следовать за ним и хромает через зал. Трость царапает гладкий пол с неприятным звуком — как соскальзывающий грифель по доске.

Они выходят на балкон — такой же прямоугольный, черно-белый и пустой, как все вокруг. С него открывается вид на лабиринт зданий и сооружений — блестящие поверхности, переходы, изломанные под странными углами, лестницы без перил. Неба нет — сверху те же самые конструкции, только обращенные головой вниз. Кажется, вектор силы тяжести там перевернут. Горизонта тоже нет.

Мирддину делается неприятно.

Виллт вальяжно облокачивается на перила.

— Представь себе, допустим, герметичный бак. Два на два на полтора. С идеальной температурой, автоматически поддерживаемой чистотой, полной безопасностью и идеально настроенным доступом к неограниченному количеству еды и воды. Теперь представь запущенную туда пару мышей. Оказавшись в этих райских условиях они, разумеется, начнут — как это сказано? — плодиться и размножаться. Популяция будет удваиваться каждые пятьдесят пять дней — вполне себе показатель. Это фаза А. Затем наступает фаза Б — мыши начинают размножаться меньше и гораздо больше начинают заботиться об иерархии. Наступает фаза С. Появляются парии, которых изгоняют в центр бака — при абсолютном избытке ресурсов, заметь. Старые самцы перестают освобождать место молодым. Отверженные не могут ответить им тем же и грызутся между собой. Самки начинают ждать нападения от своих и становятся все более нервными и агрессивными. Еще немного времени — и они начинают нападать на свое потомство, убивать детенышей и бежать от общества, превращаясь в агрессивных отшельниц. И вот приходит фаза Д. Большая часть самцов тратит все время на прихорашивание. Самки убивают детенышей и разбегаются по углам. В условиях избытка еды процветает каннибализм. И популяция вымирает. Вот тебе и весь рай.

— Люди не мыши, — резко бросает Мирддин.

— А кто сказал, что я говорю о людях? — мягко спрашивает Виллт.

Мирддин вспыхивает.

— Я не говорю, что такое отношение к людям не имеет под собой оснований, — невинным тоном продолжает Эмрис Виллт. — Но тебе следует признать — все, что ты сделал в Срединных землях, ты сделал за счет ресурсов и возможностей Авалона. В частности, за счет Нимуэ. Бедная девочка.

Что-то звякает; Мирддин понимает, что прижимает Виллта к стене, и из-под его головы разбегается по стеклу паутина трещин.

Виллт не сопротивляется. Кривая ухмылка делается еще более кривой.

— Юпитер, ты сердишься!

…значит, ты неправ.

Он словно наяву опять слышит хрустальный голос, страшный в своем принятии неизбежного: «Я могу защитить свои земли только двумя способами — разорвать связь с тобой, когда ты пойдешь за Реку. Или разорвать связь с ними, чтобы человеческая смерть не задела их через меня. Мне приходится выбирать».

Мирддин с отвращением выпускает Виллта и отступает на шаг.

Виллт трет горло и не то кашляет, не то смеется, подбирая трость. На стене за его спиной темнеет алый отпечаток посреди неровных белых линий. Виллт сплевывает красным, утирается и измеряет его взглядом:

— Что-то человеческое в тебе все-таки есть, да. Правда, толку от этого… Ты принес на Авалон что-нибудь, кроме смерти? Что-нибудь, кроме боли? Ты придумал что-нибудь хорошее, кроме как затянуть всех, кто сколько-нибудь о тебе заботится, за собой в разлом? Куда ты сунулся, потому что тебе — было — любопытно? И откуда у тебя нет ни малейшей идеи, как выбраться? Где сейчас Артур? Где сейчас Нимуэ? Ты вспомнил о них, когда сюда попал? Дай угадаю… нет?

Мирддин молчит. Он будто прирос к месту. Город-головоломка перебирает вокруг шестеренками.

Виллт хромает к нему и утешающе треплет по щеке.