— Как ты здесь оказался? — наконец, сумела выговорить она.
Он сделал страшные глаза:
— Магия!
Он был совсем, совсем такой, каким она его помнила, каким она его любила. Как в день их свадьбы. На красном мундире сияло золото. Джиневра подергала эполет за бахрому и засмеялась сквозь слезы. — Ты прямо как подарок в упаковке!
Он оглядел себя, будто первый раз заметив, что в парадном мундире.
— Да… но ты же именно таким хотела меня видеть?
Джиневра засмеялась сквозь слезы:
— Да. Именно таким.
Он чуть развел руками:
— Ну, вот он я.
Джиневра бросилась ему на шею. Он подхватил ее и закружил, отрывая от земли. Именно так, как она помнила. Именно так, как она хотела.
— Пойдем домой, — сказала Джиневра.
— Пойдем, — согласился он и так уверенно взял ее за талию, что она засмеялась. — Так ты всех победил? — спросила она.
Вместо ответа он остановился и поцеловал ее так, что у нее кончилось дыхание.
— Ты знаешь, что до Евы была Лилит? Лилит из огня и ветра? От нее пошли пери — прекрасные… свободные… своенравные… дарующие… блаженство…
Это было как во сне, когда время тянется, как мед с ложки. Но он вдруг оттолкнул ее, и резко пригнулся к земле, хватая камень.
Джиневра вздрогнула. В воздухе закружилась, оседая, пара черных перьев. Красный мундир мелькнул среди зеленых стен. Джиневра бросилась за ним, свернула за угол и замерла.
Это было невыразимо прекрасно, как картина в раме — молодой король, как из детской книжки. Золотые волосы, золотые эполеты, золотой песок аллеи у него под ногами. Мертвый ворон на золотом песке. Красный парадный мундир, маленькое красное пятно птичьей крови, стремительно уходящее в песок. Зеленый садовый лабиринт, обрамляющий сцену.
Сказочный король выпрямился. Профиль у него был чеканный, как на монете. У Джиневры вдруг сжалось сердце от тревоги.
— Что случилось? — спросила она.
Он тронул мертвую птицу сапогом:
— Ничего… показалось.
— Что показалось? — оторопело спросила Джиневра.
Он потер лоб, будто вспоминая.
— Ворон… бойся ворона… — он растерянно посмотрел на нее. — Это важно… или нет. — Он нахмурился, но тут же махнул рукой, будто отметая сомнения. — Ход между мирами закрыт. Никто с Той Стороны больше не будет вмешиваться в происходящее в Срединных землях. Больше никаких драконов на Самайн, — он усмехнулся.
— Все закончилось? — переспросила Джиневра, не веря своим ушам.
Он прищурился:
— Закончилось. Больше никакого скакания с мечом. И вообще, люди должны знать, что король всегда на своем месте.
Джиневра всхлипнула и прижалась к его груди.
— И ты больше никуда не уйдешь?
— Я? — Он взял ее за подбородок. — От такой королевы? Никуда. Никогда.
Снаружи гудел праздник — все отмечали триумфальное возвращение. Но Лансу не поступало приказа присутствовать, и он малодушно этим воспользовался. Было тошно.
Ланс перестал понимать, что он тут делает. Он умудрился вызвать гнев королевы — хотя не понимал, чем. Наверное, тем, что осмелился слишком дерзко говорить с ней. Королева не может быть неправа.
Не видеть ее было мучительно, но Ланс боялся опять случайно оскорбить ее.
Что до короля — королю он больше не был нужен. Как и весь Круглый Стол. Все закончилось. В ангарах на радостях закатили пир горой и взахлеб обсуждали, куда податься на гражданке. Ланс выскользнул прочь, вернулся к себе и рухнул лицом вниз на постель, сцепив руки на затылке.
Куда ему теперь?
Он не нужен королеве, он не нужен королю. Ему нечего делать, ему некуда идти.
Зачем ему быть? Что ему с собой делать?
Почему все опять разваливается?
Почему все не может быть хорошо?
Пожалуйста, пронеслось у него в голове. Пожалуйста.
Он сам не знал, чего просит и к кому обращается. Это вырвалось случайно, и Ланс немедленно возненавидел себя за жалобный тон.
Он нашел в шкафу нераспечатанную бутылку виски, оставшуюся с какого-то благотворительного сборища, открыл ее, отхлебнул прямо из горла и закашлялся. Вкус был мерзкий, но это было как раз. Он с отвращением выпил сколько смог — насилу, как лекарство. В голове зашумело, и он упал на кровать обратно, надеясь, что хотя бы сегодня не будет снов.
Ланса поднял стук в дверь.
Пожар, подумал он, скатываясь с кровати. Нет, была бы сирена. Тревога. Нет, был бы звонок.
Он застыл на миг посреди комнаты. В окно таращилась луна — белая и огромная. Фосфорные стрелки на часах показывали четыре.
Стук повторился — быстрый, отчаянный, но глухой. Не кулаком, а ладонью.
Женщина, вдруг понял Ланс. Ему стало нехорошо от предчувствия.
Наверное, он спит. Наверное, лучше не открывать. Наверное, из этого не выйдет ничего хорошего.
Из-за двери раздалось глухое всхлипывание. Ланс ощутил тошноту. Сейчас он откроет, и увидит на пороге Элейну, и она бросит ему в лицо все, чего он заслуживает.
Трус, подумал он. Трус.
Он все-таки подошел к двери и распахнул ее.
Он увидел золотоволосую женщину на пороге, встрепанную и заплаканную, с темными кругами под глазами, в красном шелковом халате поверх белого ночного платья. От нее пахло остро, сладко и свежо; от этого запаха у него ком подкатил к горлу.