БИТВА ДЕРЕВЬЕВ

Он еще ничего не сделал, но зал, до этого полнившийся шепотками и шуршанием, мгновенно затих. Это была какая-то магия.

— Всех интересует, что произошло, — сказал король. — Да, у Эмриса Виллта случился нервный срыв и он устроил в городе беспорядки. Нет, полиции не удалось его остановить. Нет, стрельба была несанкционирована и — нет, я не рубил Эмриса Виллта Экскалибуром, какие бы слухи об этом не ходили. Что касается причин смерти — вскрытие показало инсульт на фоне маниакально-депрессивного психоза. Гениальность и безумие, по крайней мере в этот раз, шли рука об руку. Смог ли бы он добиться того, что добился, будучи нормальным — на это ответа нет. — Король помолчал. — Так вышло, что я оказался свидетелем последних минут Эмриса Виллта, и вот что я могу сказать — все его действия, каковы бы они ни были, до самого конца были продиктованы интересами школы, которую он хотел создать. За это я могу ручаться. — Король посмотрел на портрет и опять повернулся в зал. — Из того, что я успел увидеть и услышать здесь — Эмрису Виллту действительно удалось чему-то научить. Я надеюсь, что вы распорядитесь его наследием разумней, чем это мог бы сделать он сам.

— Но… он же был хорошим человеком, правда? — горестно спросил из зала женский голос.

— Нет, — сказал король Артур. — Но он старался.

[2x10] великие пустоши

Когда пространство извернулось и они оказались на озере, там был обычный летний день — тихий и жаркий. По небу быстро бежало облако, и вода была зеленой от отражающихся гор. Все было как всегда, но Мирддин вдруг резко зашипел, как от боли, и начал тереть глаза основанием ладони.

Нимуэ попыталась его обнять, Мирддин взглянул на нее, лицо его исказилось, в глазах мелькнула паника, он отшатнулся и мгновенно закрылся на максимум — как в стеклянный кокон.

— Что случилось? — спросила Нимуэ.

— Это… человек во мне. Слишком много для него. Для меня. Для него. Ччерт. — Мирддин сел на землю и уставился в воздух перед собой. По его лицу бежали мгновенные сполохи выражений — радость, отчаяние, гнев, нежность, обида, злость — будто кто-то очень быстро крутил проектор — а взгляд с неподвижной точкой был будто отдельно.

Нимуэ не знала, что это значит. Она села рядом.

— Может быть, тебе стоит в Каэр-Динен? — предложила она.

Мирддин мотнул головой и закусил губу.

— Нет. Я там буду «человек среди дану». Как «дану среди людей» в Камелоте. Не хочу. Хватит с меня людей.

Мирддин вскочил и прошелся по поляне. Потом остановился у сосны и замер, уперевшись вытянутой рукой в ствол. Пальцы заскребли по рыжеватой коре, по стволу поползло угольное пятно, иглы пожелтели и опали. Дерево помертвело и стало черным, как одно из тех, в его видениях. Мирддин покачал в горсти собранную энергию и досадливо сбросил ее в Аннуин. Поднял голову и посмотрел на черные ветви, врезанные в синее небо.

— Я даже не человек! Почему я чувствую себя обязанным ненавидеть… все это? Будто я предаю человечество, когда стою здесь. Когда касаюсь тебя. Когда вдыхаю этот воздух.

— Ты не можешь предать людей, если ты не человек.

Мирддин облокотился спиной о ствол и сунул руки в карманы.

— Ни для кого из людей.

— Как это влияет на факты?

Мирддин тяжело вздохнул:

— Наверное, никак.

Нимуэ помолчала.

— Авалон — дарованная земля. Ее нельзя заслужить или заработать. Ее можно только принять в дар. Или не принять.

— Это нечестно.

— Тварный мир не имеет никакого отношения к честности.

— Да знаю я! — огрызнулся Мирддин. Он провел рукой по лбу. — Прости. Я все понимаю. Только это не помогает. — Он зажмурился и уперся затылком в ствол. — Я создал Эмриса Виллта, и я его уничтожил, а теперь он будто мстит мне… из своей несуществующей могилы. Это как… как смотреть через забрало. Ты знаешь, что можно по-другому, помнишь это умом, но не видишь. Я создал его собой, из себя, как инструмент, он не мог выйти никаким другим… но я много отнял у него. Если бы он был живым человеком и если бы он знал, что кто-то сделал такое с его судьбой осознанно — он был бы вправе меня ненавидеть, понимаешь?

— Нет, — сказала Нимуэ.

Мирддин резко вдохнул и выдохнул:

— Мне нужно было, чтобы он подвергал все сомнению — поэтому я окружил его теми, кому нельзя доверять. Мне нужно было, чтоб он полагался только на разум — поэтому я сделал так, чтоб он не мог доверять чувствам. Мне нужно было, чтоб он умел владеть собой — и я сделал его одержимым страстями, чтобы он мог их преодолевать. Мне нужно было, чтоб он был стойким и бесстрашным — и я дал ему безумие, как врага, с которым он всегда должен сражаться. И я дал ему ум и гордость, и затем выпустил к людям, чтобы он сказал им то, что я не могу. Потому что я знаю то, что я знаю, благодаря Жажде, и Авалону, и тебе, а для человека это невозможно. И я отобрал у него все, что могло бы быть похоже на Жажду, и Авалон, и… — он осекся и продолжил, — и тебя. Он не знал, что потерял что-то, но так и не смог простить миру своей потери. А я… я привык смотреть на все, как смотрит он, и не знаю, как вернуть все обратно. Я думал, что убью его — и все закончится. А оно не заканчивается.