БИТВА ДЕРЕВЬЕВ

Ветер донес до него женский смех — Джиневра в светлом платье сидела на садовых качелях и, покачивая в воздухе носком туфли, что-то говорила. На коленях у нее стояла тарелка с вишнями, и Джиневра, разговаривая, вертела багровую ягоду за хвостик. Ланс возвышался рядом и почтительно внимал, не забывая время от времени толкать подвешенную в воздухе скамейку. Элейна, пристроившаяся чуть поодаль, стенографировала. Все это было очень похоже на жанровую сценку с какой-нибудь из картин, которыми был увешан дворец, и было очень мирным. Если не видеть черных ветвей, прорастающих сквозь людей наружу, и сплетающимися так, что невозможно расцепить. Желание; жажда поклонения; зависть; тоска; одиночество; власть; восхищение; гордость; страх…

Проклятье.

Мирддин постарался сконцентрироваться и перестать их видеть. Почти получилось, но ясный день померк, будто на старой фотографии.

Мирддин сделал усилие и разжал челюсти.

Он обнаружил, что умудрился намотать ближайшую розу на кулак. Мирддин вздохнул и стряхнул вниз пострадавшее ни за что растение. От раздавленных лепестков шел приторный запах. Мирддин вынул платок и принялся оттирать пальцы.

Качели продолжали скрипеть, голоса продолжали разговаривать. В слова Мирддин не вслушивался, он уже знал, что коммуникативное значение реплик не совпадает с номинативным.

Вопрос был в том, что ему теперь с этим знанием делать.

я видел в Каэр-Невенхир, как бились за власть деревья

В общем-то, это была не его зона ответственности.

Мирддин представил, как на Суде отвечает Артуру перед Единым: «Почему ты мне не сказал?!» — «Это не моя зона ответственности», и у него моментально заныли зубы.

Информация, подумал Мирддин.

Он сунул платок в карман и зашагал к людям. Песок скрипел под ногами — почти так же, как предчувствие беды на зубах.

— …и благотворительный бал-маскарад семнадцатого. Вы когда-нибудь были на бале-маскараде?

— Нет, Ваше Величество.

— Да? Ничего, вам понравится. Нарядим вас Марком Антонием… — говорила Джиневра, прикусывая вишню.

Бедный Ланс, подумал Мирддин. Бедная Элейна. Бедные все.

от запаха крови пьян, шагал терновник колючий;

ольха устремлялась в бой, подняв могучие ветви

и розы свои шипы к врагу простирали в гневе

Мирддин постарался сморгнуть видение.

Сколько из этого было вины, а сколько — беды, как сплелся этот клубок, где начало и где конец, могло ли все выйти по-другому — было ведомо только Единому. Но Джиневра была разумнее и гордее всех, и оттого Мирддин решил начинать с нее.

Он встал перед королевой, заслонив солнце, и она соизволила обратить на него внимание. Джиневра легкомысленно взмахнула рукой:

— А, Мерлин! Давно не виделись! — на ее лице появилось шкодливое выражение, она бросила быстрый взгляд на Ланса и выстрелила в Мирддина вишневой косточкой. Она просвистела прямо над ухом. Мирддин не шелохнулся.

— Приношу свои извинения за вторжение, Ваше Величество. Но есть вещь, которую мне следует обсудить с Вами безотлагательно.

Джиневра закатила глаза и вздохнула:

— Хорошо, излагай.

— Не здесь.

— Это что, дело государственной важности? — недовольно спросила Джиневра.

— Да, — сказал Мирддин.

Джиневру страшно взбесило, что Мерлин ее выдернул, но было у колдуна в голосе что-то такое, что ослушаться она не решилась. Дело государственной важности… чушь, с государственным делом он пошел бы к Артуру. Какого черта?

Мерлин жестом указал ей на кресло, а сам отошел к окну, отвернулся и застыл, как горгулья на соборе. Был он черный, сутулый и перекошенный, точь-в-точь карикатура в «Герольде», только это сейчас было не смешно, а жутко.

Повисла пауза. Джиневра скрестила щиколотки. Заложила ногу за ногу. Поправила прядь. Побарабанила ногтями по лаковому подлокотнику.

— Ты хотел что-то обсудить, — наконец, сказала она.

— Я хотел посоветоваться, — прохладным голосом сказал Мерлин.

Он развернулся и скрестил руки на груди.

— Не так давно сложилась следующая ситуация, — медленно произнес он. — Я был легкомыслен и самонадеян, и подошел слишком близко к человеку. Точнее, позволил человеку подойти слишком близко ко мне. И я увидел человеческую душу. Увидел разлом, разделяющий ее. Бездну, которая кричит о том, чтоб ее заполнили, и в которую можно бросить себя самое, и солнце, и звезды, и весь мир — и этого будет мало. Пропасть, которая вечно ищет себе пищи. Жажду, от которой ничто не приносит избавления, потому что все сокровища мира, брошенные в пропасть, только делают ее больше. Ничто извне, никакая любовь, никакая верность, никакая… — с усилием выговорил он, — нежность извне не способны ее заполнить. Никакие клятвы неспособны ее остановить. Я увидел это — и устрашился.

Мерлин поднял голову и взглянул на нее в упор. Зрачки у него были вертикальные.

Джиневра ощутила себя бабочкой, пойманной на булавку.

В животе встрепенулась и забилась паника.

Он знает.

Мерлин знает.