По утрам Рут массирует пациентов. В остальное время она беседует с гостями, ходит на обеды, как-то выбирается с компанией на Нарген, островок в окрестностях Баку. «На острове ни одного деревца, но солнце не успело сжечь всю траву, и ложбинки между скалами были зеленые. Из жителей там только смотритель маяка с семьей да несметное множество кроликов и змей». Тюра и Рут с удовольствием купаются. После ужина молодежь затевает жаркие споры. На обратном пути поджигают море, бросив горящую тряпку туда, где из-под воды выходит газ.
По дороге на отдых в Финляндию и Швецию Рут останавливается в Москве, чтобы присутствовать при коронации Николая II. «Матушка и не представляет себе, как тут все было разукрашено, впрочем, об этом вы можете прочитать в газетах. Но мне интересно было своими глазами полюбоваться на такое убранство». Скопленное жалованье Рут посылает матери, которая кладет его на сберегательную книжку.
1 сентября 1896 г. Рут возвращается в Баку: «На пристани меня встречали Вильгельм, господин Стигселиус и доктор Фегреус. Об эту пору народ стекается в город из разных мест, куда уезжал на лето. В портовом городе Дербенте [в который они заходят по дороге в Баку. –
Баку, письмо от 16 сентября 1896 г. (на почтовой бумаге товарищества): «В четверг Вильгельм уезжает, и сегодня я покупала в городе шелковые отрезы, которые он повезет Хильде. Вильгельм очень славный. Мы с ним прекрасно ладим. Позавчера от нас уехал господин Стигселиус. А однажды ночью пожаловал новый гость, господин Круселль из Санкт-Петербурга, которого ждали только на другой день. Он очень любезный, и теперь я сижу на хозяйкином месте и спасибо после еды говорят мне, что, на мой взгляд, довольно забавно. По приезде у господина Круселля болела шея, и я ее раза два помяла. Интересно, что я целое лето пробыла в бабьем царстве (да позволено мне будет так выразиться), а теперь вращаюсь почти исключительно среди мужчин. Мы играли в лаун-теннис, и у меня разболелась правая рука. Вильгельм всем рассказывает, что я выучила русский, и надо не пугаться, а как ни в чем не бывало продолжать его осваивать. Вчера мы с В. ходили между девятью и десятью гулять и завернули на кегельбан, где собрались лучшие игроки. Выглядели они, прямо скажем, шикарно: без сюртуков, в рубашках с отстегнутыми воротничками и брюках на ремне, разгоряченные, с лоснящимися лицами. Потом мы заглянули в клуб выпить зельтерской, и там, разумеется, тоже были одни мужчины. […] Сегодня начались занятия в нобелевской школе, и я ходила туда вместе со всеми. Четыре вечера подряд В. брал меня на завод, и мне это очень нравится. Иногда он рассказывает массу интересного о том, что там происходит».
В октябре 1896 г. Рут пишет матери из Баку: «Я получила от Стиккана чудный подарок, но не стану огорчать матушку и признаваться, что именно. Подарок нам на двоих с Тюрой. Я еще не уверена, осмелюсь ли рассказать о нем Вильгельму». (Позднее она признается, что это изящный маленький револьвер.)
В ноябре того же года: «Вчера в клубе устроили большой вечер в честь музыкального руководителя у мужчин. Исполнялось много разных номеров, фру Лампе пела, потом был театральный спектакль. Вильгельм оставил меня на попечение господина Круселля, поэтому я могла пробыть на вечере столько, сколько захочу. Мы поужинали и шикарно провели время. Тюру позвали с собой Таусоны, и она у них заночевала. Если б ты только знала, как я натанцевалась! Даже сплясала русскую мазурку, хотя не совсем удачно. Зато повеселилась я на славу. Вильгельм оставил открытой балконную дверь, так что я спокойненько вошла через нее, когда в четверть пятого утра господин Круселль и Фигге распрощались со мной в саду. На этой неделе Хильда собирается пригласить в гости одних мужчин – то-то будет весело! Теперь я помассировала шею Вильгельму, и он просил передать тебе большой привет».